Она приоткрывала дверь, просовывала головку, просовывалась и сама – до половины, до гибкой, похожей на камышинку талии… И исчезала, ее звали больные из других палат. Но порой она входила в ту, где лежал Алексей. То ли она прикидывалась, то ли в самом деле читала кое-что из его книг, он не хотел расспрашивать, доискиваться до истины, в сущности, ему это было все равно… Она садилась в креслице у его изголовья, и если не спешила уйти, метнуться к дверям, в другую палату, то снимала голубую косынку с головы и начинала расчесывать волосы… Она замечала, что ему нравится это, замечала, как он молча любуется ее золотистыми, один к одному, волосами, как вместе с нею в кубик-палату входит маленькое лучистое солнышко и, отражаясь, начинает светиться в его глазах… У нее были гладкие, без кудряшек, волосы, она заплетала их в косу и укладывала на затылке широким венцом. Алексею она в чем-то напоминала Раю, в последние годы, когда они встречались в чьей-то пустой квартире и он целовал ее буквально всю – с головы до кончиков пальцев, до мизинчика, сдавленного носком туфли… Все в ней было прекрасно. Когда Надя присаживалась рядом, в креслице, боль не то чтобы стихала, но входила как бы в некое русло, не распространяясь на все тело. И она ощущала это. Будучи медиком, к тому же еще и женщиной, обладая таинственной, недоступной мужчине интуицией, она не могла бы объяснить это воздействие на организм, на подчиненную ему психику, на душу… 6. Как-то раз они заговорили о Боге. Вернее, заговорил он, заметив, когда она склонялась над ним, поправляя подушку, маленький, инкрустированный бриллиантиками крестик. Он не сразу решился ее спросить, верует ли она в Бога. – В Бога?.. – Она расчесывала частым, привезенным из России гребешком кончики волос. – Нет, если откровенно – не верю… – А крестик?.. – Это крестик моей мамы… Она умерла, полностью войдя в болезнь Альцгеймера, ничего не помнила, не сознавала, даже я казалась ей незнакомой, чужой… С тех пор я перестала в него верить… – А до этого?.. – До этого?.. – Он впервые увидел ее глаза, холодные, устремленные на него, похожие на стальной скальпель. – До этого, когда я задумывалась о Боге, не очень, кстати, часто… Я бултыхалась в мутной воде, как в жидком киселе… Вам это сравнение кажется смешным, но это так… А после и вовсе перестала верить… Зрачки ее угасли, но где-то в глубине вспыхнули добротой, сочувствием, обволакивающим его наподобие тонкого одеяла, которым был он укрыт. Он не заглядывал никогда в ее глаза, но тут он увидел, что они полны жемчужного, сияющего света. |
