— Может, просто с получки? И другой, взвившийся:
— С получки под шомпола? Нет! Дружно-то как поют! Надзиратели ринулись со всех сторон:
— Замолчать! Марш по камерам! В карцер захотели?!. Но и в их надсадных окриках не было прежней ярости.
Что же там происходит, на воле?..
Снова приступили к работе за заваленными сукном и холстиной столами. Один из каторжников, чахоточный, запоздал, был у врача.
— Дохтур сказывал: в Питере чой-то заварилось! Дворцовый переворот аль новые министеры.
Оживились.
— Вот те крест, амнистия будет! — возликовал один из мастеровых.
— Ну, уж нам, сидельцам, от Сибири не отвертеться!
— А чего? На поселение — благодать! Хочь в кандалах пехом бы погнали! Я Сибирь люблю — вольготный край!..
Что же произошло? Всего лишь дворцовый переворот? Или наконец-то долгожданная?..
5
Императорский поезд, вышедший на рассвете из Могилева, катил, опережая эшелоны карательной экспедиции, в Царское Село, держа путь через Оршу, Смоленск, Вязьму, Ржев… Все было привычно: пустынные перроны с ожидающими, встречающими и провожающими чинами администрации, армии и полиции, распорядок дня, сама скорость движения.
Ходатайство, полученное от генерала Алексеева уже в дороге, Николай близко к сердцу не принял: уж на кого, на кого, а на лояльность первопрестольной он мог заведомо положиться. Москва — истинно преданное сердце империи. Но повеление об осадном положении дал охотно (он вообще любил вводить по России осадные, чрезвычайные, военные и иные положения), даже присовокупив, что власти должны запретить хождение по улицам после восьми часов вечера и до семи часов утра, «кроме служебной необходимости». Вспомнил: завтра, первого марта, в белокаменной положено быть панихиде по деду, «в бозе почившему» от бомбы смутьянов, и посему дополнительно повелел «в барабаны по Москве не бить и музыке не играть».
Уже из Вязьмы, после обеда, царь передал по телеграфу Аликс: «Мыслями всегда вместе. Великолепная погода. Надеюсь, чувствуете себя хорошо и спокойно. Много войск послано с фронта». А заключая впечатления дня, подвел его итог в неизменном своем дневнике:
«28-го февраля. Вторник.
Лег спать в 3 1/4, т. к. долго говорили с Н.И. Ивановым, кот. посылаю в Петроград с войсками водворить порядок. Спал до 10 час. Ушли из Могилева в 5 час. утра. Погода была морозная солнечная. Днем проехали Вязьму, Ржев, а Лихославль в 9 час».
А в этот час царскосельский дворец окружили революционные солдаты. Дворцовые караулы никакого сопротивления не оказали. Лейб-гвардейцы стрелкового полка сами, едва узнав о восстании в столице, надели на шапки красные банты. За ними последовали и другие царскосельские части. В государевом конвое, собственном его императорского величества сводном полку, в дворцовой полиции, гвардейском экипаже не оказалось ни одного, кто бы сделал хоть один выстрел. Наоборот, все устремились навстречу повстанцам.
