Прочитав телеграмму, Николай сказал министру двора графу Фредериксу:
— Опять этот толстяк Родзянко написал разный вздор, не буду даже отвечать.
Он погасил зевок и направился в опочивальню. Прежде чем приказать камердинеру раздеть себя, подвел итог дня в дневнике:
«В 10 час. пошел к обедне. Доклад кончился вовремя. Завтракало много народа и все наличные иностранцы. Написал Аликс и поехал по Бобр. шоссе к часовне, где погулял. Погода была ясная и морозная. После чая читал. Вечером поиграл в домино».
Утром двадцать седьмого февраля, едва он поднялся с постели, принял холодную ванну и облачился в мундир, флигель-адъютант протянул новую, только что полученную от того же Родзянки срочную телеграмму: «Положение ухудшается. Надо принять немедленно меры, ибо завтра будет уже поздно. Настал последний час, когда решается судьба родины и династии».
Глава вторая
27 февраля (продолжение)
1
Толпа несла Антона. Людской поток, напористый, возбужденный, сцепленный единым напряжением, способен был, казалось, сокрушить на своем пути все. В толпе — шинели и папахи, но меж ними — и черные куртки, и женские полушалки. Антону нетрудно было ковылять на своем костыле: его подпирали плечами, поддерживали, подталкивали сзади, несли. Он боялся только потерять в этой реке Наденьку — крепко ухватил ее мягкую вязаную варежку.
Крутил головой из стороны в сторону, впитывал:
— Как побегли они с площади!.. Глянул я, сердце зашлось: легли и лежат, криком кричат! «Так нешто, думаю, — ироды мы, в своих стрелять!..»
— Вернулись мы до казармы…
— Ентот, начальник команды, Леший…
— Дак не Леший — Лашкевич, штабс-капитан!..
— Хрен с ём, все одно уже на том свете апостолу Павлу представляется!..
— В геенну огненную его, антихриста!..
— А утром снова назначено выступление: на Знаменскую аль еще куда…
— Во-во, снова кровушку народную пить… А он, может, брательник мой, а она — сестренка моя…
— Ночью не спится, гляжу: наши унтеры тайком поднимаются, крадутся в каптерку. «Ага, — кумекаю, — будет дело!»
— Во-во, как в семь подняли в ружье, патроны выдали, построили, так фельдфебель Кирпичников…
— Слыхал? Федя-т — соцьялист, оказывается! Разнюхали бы ране!
— Кирпичников: «Не пойдем супротив народа!» Штабс-капитан прибег: «Я вас, каторжные морды, рванина! Сгною, под трибунал!» Ему, вишь, сам Николка-дурак какую-то бумагу дал, он и вознесся. Выперли его во двор из казармы — и пулю вдогонку.
— Никита пальнул?
— Да не, Игнат из второго взвода.
