— А разве я кого-нибудь назвал? — раскатисто хохотнул казак. — Давай, прапор, залечи свою задницу — мы с тобой на дуэли рубиться будем, согласен? Константин заплакал.
— А я тебе так скажу, коль серьезно: она самые строгие военные тайны обсуждала с Гришкой, а он все те тайны немчуре продавал. Всем известны шуры-муры Гришки с берлинскими банкирами и прочими «штофами»! Оттого кайзер все наши планы знал заранее. Теперь, слава богу, шабаш! Сколько Распутину от роду? Слыхивал, едва за сорок перевалил Старец — так ему и надо, мерзавцу, чтоб во дворце не блудил!
— Как можно? — в отчаянии лепетал Катя. — Связывать имя Распутина с именами!.. — он даже не осмелился выговорить.
— А кто Романовых на престол посадил? Мы, донские казаки! Посему имеем полные права спрос с них держать и правду-матку резать! — отрубил Шалый.
Антон впервые услышал о Распутине в одиннадцатом году, когда бежал с каторги. Конокрад и пропойца, битый-перебитый батогами у себя на родине, в Тобольской губернии, он вдруг оказался недосягаемо вознесен, начал понукать царем и царицей и едва ли не править всей Россией.
Это продолжалось без малого десять лет. Но разве не ясно: если бы не гниение всех свай, подпирающих трон, не полное разложение верхушки и разнос самодержавной колымаги, несущейся под откос, — не был бы возможен и Распутин? Он лишь символ происходящего. Там, на каторгах и в централах, звенят кандальные цепи, куда более тяжелые, чем винтовки в руках солдат; страна задыхается от нехватки и хлеба и патронов; в рудниках и окопах заживо гниет целое поколение России. Безысходность — как в застойной болотной жиже. Гниль поднимается гангренозной синевой. А всё сводят к конокраду и о наиглавнейшем рассуждают как девчонка-санитарка Наденька. Не Распутина в проруби топить — сваи самодержавия надо крушить к чертовой матери!..
Сказать им об этом?.. Прапорщик онемеет от изумления. А есаул?.. Не трус. Вон как загнул о царе, царице и династии. Рубака. Но зачем говорить? Ради красного словца? Или и здесь, в лазарете, Антон хочет создать ячейку?.. Катя вряд ли подойдет: изнеженная московскими пуховиками душа. Казак бы пригодился. В бою, под пулями, он, наверное, надежный. Но в бою против кого и за кого?.. Не следует торопиться.
— Хватит об утопленнике, что там на фронте, Константин? — повернул он разговор в обычное русло.
Прапорщик ухватился за газету, как за якорь спасения:
— Под Ригой: «Сильный обстрел наших позиционных участков и наступательные попытки пехоты. Кроме огня тяжелой артиллерии германцы использовали бомбометный огонь минами, начиненными газами…»
