— Как можно! О председателе Думы!
— Председатель! Ёшь-мышь!.. У меня свояк в военно-промышленном комитете, он все знает. Этот хряк на своих заводах за каждое ружейное ложе получает с казны надбавку по целковому. Посчитай-ка, сколько рубликов набежит, если ружья на все войско? Мильены! Мы по болотам и снегам: «Марш-марш, шашки к бою!» — а он по рублику на ложе, по гривеннику на патрон, а уж пушки — те наверняка обходятся казне, как если б они из литого золота… Правду я говорю, артиллерия?
— Не покупал, — отозвался Путко. — Знаю только, что не хватает отечественных. Англичане и французы присылают. Дерьмо.
— Вот-вот! А нам винтовки выдали японские. Как до дела дошло, оказалось: наши патроны не подходят, а ихних нет.
— Да что там, — втянулся Антон в извечный разговор фронтовиков, ветоши, керосина, пушечного сала — и того не хватает.
Но есаул неожиданно возразил:
— Хрен с ними, на нет русскому человеку обижаться не след, на Руси всегда так было. Главная наша беда — измена. Шпионов напустили — как клопов. Коли сам военный министр с германцами через свою жену стакнулся — красива, говорят, стерва!.. Куда ни плюнь, в немчуру попадешь: «штофы», «дорфы», «морфы». Моя б воля: когда началась война, в первый же день всех с немецкими и прочими нерусскими фамилиями перевешал бы на фонарях, а потом бы уже трубил поход. Но первым повесил бы этого сукина сына Гришку Распутина.
Он заскрипел на пружинах, приподнимаясь, сделал какое-то резкое движение, от которого просвистело в воздухе:
— Тянет!.. — Сел на койке. — Лучше не бередить душу. С шашкой бы в лаву — и кочан в кусты, мать их!..
Катя охнул:
— Тимофей Терентьич, зачем так-то при Надежде Сергеевне?..
После врачебного обхода распорядок их дня нарушился. Сестра милосердия Елизавета Андреевна провозгласила:
— Сюрприз вам, Костырев-Карачинский, родители приехали!
— Мама? И отец?
По восклицанию прапорщика Путко не мог понять, доволен он или обескуражен. Видимо, в душе молодого офицера боролись чувства противоречивые. Только проводили с торжествами на фронт, а он уже в лазарете. Не в таком обличье хотел бравый отпрыск предстать пред родительскими очами.
Палату заполнили чмоканья, воркующий, радостный, сквозь слезы голос женщины и покашливание мужчины.
— Ну что вы, маменька, что вы! — деланным басом смущенно останавливал юноша. Антон представил, как мать набросилась с поцелуями на свое чадо, а он по-мужски сторонился ее объятий.
— Мои сотоварищи, — веско представил по званиям и именам-отчествам и фамилиям Константин и добавил: — Оба тяжело ранены на фронте.
