Матросы в лихо заломленных бескозырках с гвардейскими ленточками, с красными от мороза ушами вели под конвоем сановного, в генеральской шинели, с вензелями на погонах, старика туда, в сторону Шпалерной. Антон покостылял за ними.
Площадь перед Таврическим бурлила. Шел митинг. Всюду и здесь — красные флаги. У входа во дворец хотя часовые и стояли, но никто никаких пропусков не требовал. Вслед за моряками-конвоирами Путко вошел под своды Думы. Помещение штаба восстания он разыскал быстро. Но «товарища Василия» на месте не оказалось.
— В полках, — бросила ему девушка, по виду курсистка, в углу комнаты стучавшая двумя пальцами на «ундервуде».
Оставалось единственное — ждать. Во дворце было тепло, а в полуподвале бесплатно поили чаем и давали галеты. В каждом же зале шли митинги. Все говорят… Но ведь где-то, под спудом, идет работа. Страну нужно кормить, одевать. Революцию — направлять.
Наконец Василий появился. Он был в штатском пальто, бородатый, русый, едва ли старше Антона. Опухшие от бессонницы глаза — как у Ивана Горюнова. Антон назвал себя. Добавил:
— Горюнов меня прислал.
— А-а, это он о вас говорил! Ну что ж, ценный кадр. Чего душа жаждет?
— Работы. Хоть какой.
— Ее вон сколько! — Василий показал рукой выше головы. — Только успевай поворачиваться! — Оглядел Путко. — Вы, кажется, поручик? А почему в солдатском? Замаскировался, чтобы не побили?
— Из лазарета ушел в чем раздобыл. А я уже и так битый-перебитый.
— Офицер — это хорошо… — протянул Василий. — С офицерами у нас особенно туго. В обстановке сориентировались?
— Не совсем. Всюду только речи говорят. А где дело?
— Тоже понимать надо: дорвались до вольного слова — не надышатся.
— Оно-то так. Только одни говорят от сердца, а другие — для маскировки. Каждый: «народ!», «свобода!», «революция!», «демократия!» Все нацепили красные банты! А кто же тогда еще вчера в красный цвет стрелял, как в мишень? Для кого наш флаг был что для разъяренного быка? А нынче банты, кокарды, бутончики! И все голосят: «Товарищ, товарищ!» Кто кому товарищ? Боюсь, могут так задурить голову словами, что потом не скоро этот мусор из нее вытрясешь.
— Точно! — согласился Василий. — Все стали р-рево-люционерами. Родзянко оказался, вишь, первым борцом за свободу. А вот потрясем его мошну, покажет он нам, где раки зимуют!.. Ну ладно, еще поглядим, кто кому… — Пригладил растрепанную бороду. — Ты прав: каждый гнет свою линию. Мы в подполье еще с конца прошлого года понимали: развязка приближается. Знали, что события начнутся здесь, в Питере. Оно и понятно: полмиллиона пролетариата… Ты с какого года в партии?
