— С-сука, — сказал кукушке Костя.
Я задела столик красного дерева, запустив на нем вывезенный из-за виртуального железного занавеса мобиль: закачались коромысла сияющих орбит, забегали золотые шарики.
Три комнаты словно собраны были из разных квартир.
Гостиная, за исключением стоящего в углу скелета с подкрашенными бронзовой краскою зубами, блистала тривиальной чиновной московской фешенебельностью 50–70-х годов. О, золото советской роскоши! поталь на рамах мертвецки реалистических картин! блики тяжелых фасонных гэдээровских сервизов! громады фарфоровых ваз, амфор, киликов, кенотафов с восковыми розами! золотые узоры импортных буржуазных обоев! антикварная бронза разграбленных особняков! Полным-полна была шкатулка латунного божка эпохи равенства и братства скелетов и мумий. Впрочем, по мнению Кости, последние были вопиюще неравны. Куда ты несешься, в какое забвение, уносимый бурей таинственного евроремонта, советский интерьер посвященных, к коим принадлежал и наш маленький король-солнце, хранитель куклы Ашшурбанипала? Кто помашет тебе рукою, бетонный позолоченный чертог за Средней Рогаткою, маленькое эхо Москвы? разве что я.
В спальне царственно распласталась кровать с балдахином, плыла под потолком новодельная чешская люстра в самоварном золоте и радужном сиянии богемского стекла, стены были обиты китайским шелком, сплошные драконы, сон динозавра. Множество зеркал удесятеряло драконово лежбище. Деревянная ню в натуральную величину, раскрашенная, как манекен, держала в руке подсвечник о семи свечах.
Кабинет напоминал одновременно библиотеку, прозекторскую и кунсткамеру. Инкунабулы доктора Фауста соседствовали с многотомными изданиями классиков марксизма-ленинизма. На стеллажах поблескивали банки с заспиртованными экспонатами, с бору по сосенке коллекция, сиамские близнецы, эмбрионы, крокодильи малютки. В одну из банок втиснуто было большое человеческое сердце; на этикетке я прочитала: «Изъято при а. с. ос. назнач. 1948». У окна на металлическом операционном столе разложены были хирургические инструменты, возле ножек стола красовались фаянсовые урны. Он был трудоголик, наш жрец.
На одной из полок привлекла мое внимание черная бронзовая скульптура блюющей кошки: кошка сблевала бесенка.
— Нашла! Нашла! — кричала с кухни Аида. — Прям саркофаг!
На кухне стоял принесенный грузчиками в тяжеленном ящике серый параллелепипед, то ли бетонный, то ли гипсовый.
Крик Костиного приятеля.
