— Вот этот! — вскричала я. — Белый с зеленым, рыжим и серебром! Как его зовут?
— «Санторин».
— Ты давно их делаешь?
— Три года.
— Зачем?
Мой вопрос остался без ответа. На самом деле то был любимый вопрос Студенникова, но сам он на него никогда не отвечал.
— Который был первый?
— Белый краснохвостый, «Турман». А вон там, у окна, дельтапланы, два моих, один дареный, их Нантакета.
— Не может быть!
— Как это — не может?
— Нантакет — одно из лучших мест на свете!
— Ты там была?
— Нет, конечно, не была. Это место действия глав моего любимого романа, «Моби Дика».
— Не читал.
— Разве можно дожить до твоего возраста, не прочитав «Моби Дика»?!
Через некоторое время я стала отличать центипеды от ромбоидов, обзавелась репродукцией гравюры Хокусаи «Вид универмага Митсуи в районе „Эдо Суруга“» из серии «36 видов Фудзи», на которой запускают с крыши бумажных змеев, парящих в небесах над возвышающейся на горизонте Фудзиямой, и из тридцати видов японских бумажных змеев вызубрила семь: эма (обетовый), беккако (с изображением комедианта, смешащего людей, отгоняющего злых духов), бука (с шумовым эффектом), нагасакихата (японский ратник), эммадойин (царь преисподней), кома (волчок с изображением героев сказок) и змей-бабочка.
— Между прочим, один из самых любимых в Японии змеев — макко, слуга самурая, с бумажным хвостовым раструбом, — моя конструкция, — с гордостью заявил Студенников.
— Как это твоя?
— Я послал ее в прошлое с одним из косоуровских зондов. И она вернулась ко мне, как видишь, — через Японию.
— Пойду я, пожалуй, домой, — сказала я.
— Иди, иди.
В крошечной прихожей у зеркала висела фотография смеющейся светловолосой женщины с маленькой серьезной девочкой на прибрежном летнем песке.
— Кто это?
— Жена и дочь.
— Чьи? — тупо спросила я.
— Мои, — ответил Студенников.
— Ну, мы пошли, пошли, — промолвила я, слезы наворачивались на глаза, я отвернулась, чтобы он не заметил, — прощевайте, пока, пишите письма.
— Ждите. Пишем.
Я задержалась за закрытой дверью, слушая его удаляющиеся шаги.
Было холодно, неуютно, темно, дул ветер.
Вне себя бежала я по меридианному проспекту, чувствуя себя обманутой, опозоренной, обобранной, хотя Студенников ничего мне не обещал, о чувствах своих не заикался и пальцем меня не тронул. Вот как, у него есть жена и дочь! Дважды чуть не попала я под колеса, перебегая улицу.
Первый шофер орал из окна грузовика отчаянно:
— Ах ты, сука рыжая, холера …, …, куда же ты прешь, …, глаза-то разуй!
