И, опасаясь новых козней вражьих,
Налево убегает Сивцев Вражек.
А вот и Гоголь. С ним произошла
Лет шестьдесят назад метаморфоза:
Измученного лицезреньем зла
Сменил здесь бодрячок официоза.
Прилизан и дипломатично сер
Сей дар Правительства СССР.
С верблюдом про себя сравнив кого-то,
Кто сплюнул под ноги на тротуар,
Я обошёл Арбатские Ворота
И на Никитский выбрался бульвар.
Он и у вас не вызвал бы восторга:
Театр скучнейший да музей Востока.
Иное дело милый мой Тверской!
Да, потрудились тут, обезобразив
Бульвар старинный заодно с Москвой.
Но всё ж малоприметен Тимирязев.
И лишь Есенин, точно Командор,
Кидает сверху вниз нездешний взор.
Вокруг него собранье пёстрой шоблы.
Седые панки квасят без конца.
Скамейки оккупировали коблы.
Ни одного нормального лица!
Но эти морды наглые, косые,
Рифмуются с таким певцом России.
Мелькает за оградой старый дом,
Чьи стены для меня всего дороже.
Должно быть, то Эдем или Содом,
Что для иных почти одно и то же.
Какие люди отрывались тут!
А я — я приходил в Литинститут.
Хотя какая к чёрту alma mater!
Мы разошлись, как в море корабли,
Но, вероятно, пересох фарватер,
И вот сидим и ноем на мели.
Уж лучше бы строчить нас научили
Для заработка — в день по доброй миле.
Нет, нет, шучу! Спасибо и за то,
Что мне профессор объяснил толково
(А он был дока и большой знаток):
Поэзия — не вычурное слово,
Прозрачность в ней важна, и глубина:
Хоть видно камни — не достать до дна.
А вот и ты, чей образ богатырский
Оправдан в опекушинской броне.
Хоть мне гораздо ближе Боратынский,
Но ты его сильней, ясней вдвойне.
И вижу я в конце дороги торной
Твой памятник — другой, нерукотворный.
Гораздо больше облик изменён.
Венок лавровый, на плечах гиматий.
В руках — ещё с эпических времён —
Кифара для возвышенных занятий.
Три Музы возле ног твоих.
И кто? Евтерпа, Талия и Эрато!
Возможно, это подползает старость.
Я на ходу стал забываться сном.
И обратил внимание на странность,
Когда вдруг поскользнулся на Страстном:
Как тонет графоман в своём экстазе,
Тонул бульвар в сплошной весенней грязи.
Неужто на Тверском была зима?
Здесь под деревьями чернеют лужи.
Я помешался? Мир сошёл с ума?
Невозмутим Рахманинов снаружи.
Вот он сидит ко мне уже спиной,
Прислушиваясь к музыке иной.
Ну что ж! Займусь и я своей поэмой.
Пойду вперёд. А что там впереди?
Бульвар Петровский и — отдельной темой —
Цветной бульвар. Вперёд! Нет, погоди.
Чуть не забыл готового к аресту Высоцкого.
Хотя он здесь не к месту.
Итак, Петровский. Он почти что пуст.
