то есть в точном соответствии с программой боголюбцев (см. с. 15). Хотя недостаток денег в государственной казне при патриаршестве Никона был острейший.
Для темы моей книги важно отметить, что сразу же после его ухода в 1658 году с патриаршей кафедры и ссылки тенденция борьбы с народным пьянством была, ради повышения доходов, заменена на противоположную: «Царская грамота 1659 г. наказывала: "Питухов бы с кружечных дворов не отгонять <…> искать перед прежним прибыли <то есть денежной прибыли от продажи водки, большей, чем прежде>." Даже законной жене под страхом порки запрещалось увести домой непутевого мужа, пока он не пропьется до креста» [40, с. 141]. «В 1663 году велят для пополнения казны великого государя во всех городах и пригородах, в помещиковых и вотчинниковых селах, в слободах и деревнях с 1 сентября 1664 года "кабакам и кружечным дворам быть на откупу и на вере"» [85, с. 122). Как видим, взгляды царя и Никона на этот сверх-важный в России вопрос были прямо противоположны. И, несмотря на это, будучи патриархом, он настоял на своем. Возможно, твердость, неуступчивость и последовательность Никона в проведении крайне невыгодного для казны отрезвления русского народа была одной (не главной) из причин его ухода с кафедры и ссылки в 1658 г. (см. с. 112).
Вышеприведенную цитату, использовавшую русскую поговорку: «пропиться до креста», можно понимать двояко: 1) пока муж не пропьет, вслед за верхней одеждой, и исподнюю рубаху, обнажив при этом нательный крест, 2) пока он не заложит владельцу водки или кабака вслед за рубахой и свой нательный крест. Штат патриаршего дома был при Никоне даже больше, чем при Филарете. Никон был восприемником царских детей от купели. Царю, вероятно, нравилось, что Никон служил пышно и торжественно, при участии до 75 клириков, украшаясь самыми дорогими облачениями из патриаршей ризницы, и создавая еще более роскошные новые. Например, его саккос, заказанный к Пасхе 1655 г., весил (из-за жемчуга и драгоценных камней) 24 кг, епитрахиль — приблизительно 16 кг. Стоимость его полного праздничного облачения — 30 000 р. того времени — трудно перевести в деньги XXI-го в. (Можно применить такой масштаб: за год крестьянской работы на хозяйском довольствии молодой крепкий мужчина получал в то время 1,5 р., женщина — меньше.) В такой пышности сам Никон, конечно, видел символ и орудие расширения и усиления своей власти.
И его власть, действительно, разрастаясь вширь на русском пространстве, при том и усиливалась. Так, он впервые в России (по сообщению Павла Алеппского, вероятно, вполне справедливому) стал поставлять епископов без царского указа, своей волей, и так же судить и запрещать их. При том он, рискуя перейти границу царского благоволения к нему лично, поощрял и попытки епархиальных архиереев действовать независимо от местных гражданских властей. Неизменно и последовательно проводя тенденцию умаления власти государевых чиновников над духовенством, он столь же последовательно заменял ее своей собственной: свято место пусто не бывает. Его же власть над духовенством была тяжела и неумолима (он только так и понимал власть); Павел Алеппский писал: «патриаршие стрельцы постоянно обходят город и как только встретят священника или монаха нетрезваго, немедленно берут его в тюрьму и подвергают всякому поношению; мы сами видели патриаршие тюрьмы, наполненные этими несчастными, пребывавшими в самом плачевном положении, обремененными тяжелыми цепями и колодками на шее и ногах. <…> Замеченные в пьянстве или в нерадивом исполнении пастырских обязанностей ссылались в сибирские монастыри. <…> Он <Никон> до сих пор великий тиран в отношении к архиереям и всему священству»; цит. по [1, с. 346]. Без соборного суждения он запретил в священнослужении Симеона еп. Тобольского; все русское духовенство содрогнулось, узнав о его расправе над еп. Павлом Коломенским. Реакция была неизбежна: бояре (из-за его теократических претензий и планов, которые он и не подумал от кого-нибудь скрывать или смягчать) и духовенство (из-за усиления поборов, в то время как после смерти корыстолюбивого патр. Иосифа ожидали их уменьшения, и из-за его властности, строгости, жестокости и недоступности, которые он и не думал как-то смягчать или маскировать или декорировать) стали убежденными врагами Никона. Но
