Солнце светило и в мою пустую корзину, коровы смотрели на нас выжидательно, кобыла облизывала своего жеребёнка. А Якоб Борг начал рассказ —
Про то, как осёл Хвостик поехал с Бродягой в Париж, чтобы стать там Профессором
Что Панадель любил больше всего на свете — так это рассказывать истории из собственной жизни. У него их было ну прямо не сосчитать. Кто бы про что ни заговорил, он тут как тут:
— А вот, кстати, со мной как раз была такая история…
И даже если это было вовсе не кстати, остановить его уже никто не мог. Он считал, что должен делиться с другими своим богатым жизненным опытом.
Конечно, он много бродил по свету, всякого навидался, ему было, что рассказать. И если к тому же рассказывает человек интересно, отчего бы его не послушать?
Беда в том, что такие любители порассказывать о себе очень не прочь ещё и приврать. Начнёшь их слушать — и диву даёшься: какие они всегда были храбрецы, прямо подвиги совершали, как всё делали правильно, и вели себя лучше всех, и всегда говорили только правду. Потом думаешь: да враньё всё это. И становится просто скучно.
Но останавливать таких рассказчиков бесполезно, это я по опыту знаю. Лучше просто сделать вид, будто слушаешь. Им ведь главное поговорить, ну вот и пусть себе говорят.
Когда Бродяге уж очень хотелось что-нибудь рассказать, он начинал бормотать как будто себе под нос разные загадочные фразы, но так, чтобы другие слышали. Чтобы им стало интересно, о чём это он. Лежат, допустим, все вместе на берегу реки, загорают после купания. Вдруг Панадель этак, между прочим, произнесёт:
— Да, верно говорится: с друзьями и горе не беда.
Или:
— Подумать только, почти шестьдесят лет прошло с тех пор!
Или, скажем:
— Нет, так всё только испортишь.
А то даже громко воскликнет:
— Да, хочешь чего-либо добиться — езжай в Лондон!
Что это значило, неизвестно. Скорей всего, ничего, так, бессмысленные слова. Панадель просто ждал, чтобы его спросили: «Это ты о чём?» Но все его уже знали и помалкивали. Разве кто-нибудь задремлет, а от его слов проснётся и спросонья забудет про осторожность:
— Что? О чём ты? Панаделю только того и надо:
— Ну, вообще это длинная история. Но раз уж ты меня так просишь, могу рассказать. Вот, значит, слушай, как было дело…
И всё, считай, ты уже попался. Панадель начинал рассказывать. Слушать было, конечно, не обязательно, хочешь — дремли снова. Но чудный летний денёк уже казался испорчен.
То есть не для всех, конечно. Бродяга такой день мог считать удачным. Слушать себя для него было самым большим удовольствием.
