Редактор не ошибся, называя финальный раунд и весь матч сплошным обманом.
Глэндон через веревки кинул быстрый взгляд на лицо Мод Сэнгстер. Она глядела прямо на него, но ее глаза были холодны и враждебны, они, казалось, его не узнавали и глядели на него без всякого выражения.
Пока он смотрел на нее, она равнодушно отвернулась и сказала что-то своему соседу.
Секунданты Поуэрса уносили его в угол, он лежал на руках какой-то расслабленной массой. А секунданты Глэндона подходили к Пэту поздравлять и снять с его рук перчатки. Но Стьюбенер опередил их. Его лицо сияло, и, схватив правую перчатку Глэндона обеими руками, он вскричал:
— Молодец, Пэт! Я знал, что вы это сделаете!
Глэндон выдернул свою руку из его рук, и в первый раз за все проведенные вместе годы импресарио услышал от него брань.
— Убирайтесь к черту! — крикнул он, поворачиваясь к секундантам и протянув им руки, подождал, чтобы они сняли перчатки.
Вечером Мод Сэнгстер, выслушав решительное утверждение редактора, что честных боксеров не существует, поплакала с минуту, сидя на краю кровати, затем рассердилась и легла спать с ненавистью и отвращением к себе, призовым боксерам и всему миру в целом.
На следующий день она принялась за литературную обработку своего интервью с Генри Эдиссоном, которое так и осталось незаконченным. Это происходило в предоставленной в ее распоряжение отдельной комнате в редакции «Курьера». Она только что перестала писать и взглянула на заголовок газеты, объявляющей о предстоящем матче Глэндона с Томом Кэннемом, как в комнату вошел один из мальчиков-курьеров и подал ей карточку. Карточка была Глэндона.
— Скажите ему, что я занята, — сказала она мальчику.
Через минуту мальчик вернулся.
— Он говорит, что он все равно войдет, но ему хотелось бы получить ваше разрешение.
— Вы говорили ему, что я занята? — спросила она.
— Да, мэм, но он сказал, что он все равно войдет.
Она молчала, и мальчик, с глазами, сияющими восторгом перед назойливостью посетителя, продолжал:
— Я знаю его. Он здорово сильный парень. Если бы он захотел, то мог бы разнести всю редакцию. Он — Юный Глэндон, что выиграл вчера матч.
— Ну что ж, хорошо, пустите его. Мы не хотим, чтобы нам разносили нашу редакцию.
Когда Глэндон вошел, никаких взаимных приветствий не последовало. Она была холодна и враждебна, как ненастный день, не предложила ему сесть и, казалось, не узнавала его. Полуотвернувшись, сидела она за столом, выжидая, чтобы он изложил причину своего появления. Он не подал и виду, насколько ее надменное обращение оскорбляло его, и сразу приступил к делу.
