Кладезь бездны | страница 17
Невольница кинулась с платочком, Буран грубо ее отпихнула - убирайся, мол. И завытиралась собственным, из рукава вытащенным, кусочком ярко-зеленого хлопка.
- Ну... - аль-Мамун попытался собраться с мыслями - супругу все же следовало утешить, - ну... бывает...
Мда, отлично получилось. Буран разрыдалась в голос.
- Ну... Буран... ну... не плачь, пожалуйста!
- Ыыыыыы... ты меня совсем не лю-ууу-биии-ииишь... ыыыы...
- Ну... ну... что я могу для тебя сделать? Хочешь арапчонка? Мне вот говорили, что ты хочешь... Давай подарю тебе арапчонка - будет бегать за тобой, зубами блестеть, а?..
Тут Буран притихла. Посопела, сморкнулась, снова посопела. Вытерла черные потеки под глазами. И вдруг выпалила:
- Прости, пожалуйста, своего дядю!
От неожиданности аль-Мамун выронил вилку. Она звонко тренькнула о фаянс блюда.
- Что?!
- Прости принца Ибрахима аль-Махди, о мой господин! - жена горестно подняла брови домиком. - Пожалуйста...
- Буран, кто тебя попросил попросить... тьфу... короче, кто тебя попросил об этом?!
- А... я...
- Отвечай!
Буран заколыхалась броней ожерелий на груди, застреляла глазами:
- Ну... ну...
- Это была я, сынок. Это моя просьба.
Голос Ситт-Зубейды прозвучал ровно, но глуховато, словно сквозь платок.
Ее лицо до самых глаз действительно закрывала темная непрозрачная ткань. Впрочем, чему тут удивляться: госпожа Зубейда блюла приличия, как и подобает знатной ашшаритке. Сын мужа от другой женщины был для нее не махрам4 - при нем ей не подобало снимать хиджаб и открывать лицо.
Черная глухая абайя, черный платок - даже без каймы. Темные глаза под узенькими щипаными бровями - с темными кругами, набрякшими веками. Ситт-Зубейда с шелестом черного шелка опустилась на подушки рядом с Буран, и та сразу сжалась и поникла.
- Когда ты вошел в столицу, Абдаллах, помнишь, что я тебе сказала?
Темные неподвижные глаза, губ не видно - платок.
- Я помню, моя госпожа. Вы написали, что потеряли одного сына - и взамен приобрели другого.
- Да, Абдаллах. Теперь ты - мой единственный сын. И единственная надежда.
Аль-Мамун вежливо кашлянул, отводя глаза. Буран сидела, боясь дохнуть и звякнуть драгоценностями. Огонек большой ароматической свечи мягко золотил динары на ее лбу. С виска, из-под уложенной стрелкой пряди черных волос, поползла капелька пота.
Ситт-Зубейда сидела спокойно и расслабленно. Чуть колыхался в тонкой руке большой веер из страусовых перьев.