Ромен Кальбри | страница 22
Мне гораздо больше хотелось плакать, чем писать письмо. От его сурового обращения у меня заныло сердце; к тому же я был сильно взволнован разлукой с мамой. Но я постарался выполнить его требование. Я перепачкал целый лист бумаги, на котором оказалось куда больше слез, чем чернил. И, хотя это было мое первое письмо, я чувствовал, что одних слов: «я благополучно дошел, а завтра к тебе зайдет Суббота за моим бельем», — недостаточно; однако, как ни бился, так больше ничего и не придумал.
С четверть часа я корпел над этой злополучной фразой, пытаясь к ней что-нибудь добавить, когда мое внимание привлек разговор в соседней комнате. Господин Биорель говорил со своим слугой.
— Итак, мальчик все же явился, — сказал Суббота.
— А разве ты думал, что он не явится?
— Я думаю, что с ним у нас все пойдет по-иному.
— Что же именно?
— Вы, сударь, завтракаете в полдень, а я выпиваю свою рюмочку утром. Будет ли мальчишка завтракать вместе с вами или он будет выпивать свою рюмку утром со мной?
— Какая рюмка? Ты, верно, сошел с ума!
— Черт возьми, откуда мне знать, как надо кормить детей?
— Разве ты сам никогда не был ребенком? Вспомни хорошенько это время и обращайся с мальчиком так, как обращались с тобой.
— Ну уж нет, я не допущу ничего подобного в вашем доме! Со мной обращались прескверно. Если вы хотите воспитывать мальчишку таким же манером, то уж лучше сразу отослать его обратно домой. Не забывайте, что вы кое-чем обязаны этому малышу.
— Ты-то не забывай об этом и обращайся с ним, как полагается.
— Что ж, тогда придется прибавить ему в рюмку немного сахару.
— Ты будешь давать ему все, что сам любил в детстве, а еще лучше — спросишь у него, чего он хочет.
— Ну, если вы начинаете его баловать, то это тоже не доведет до добра.
— А ты знаешь, Суббота, зачем нужны дети?
— Для того, чтобы ломать все, что попадается под руку, и отравлять людям жизнь.
— Но также и для того, чтобы начать нашу жизнь заново, если она не удалась, и добиться того, чего мы не сумели сами.
И, сказав это, господин Биорель вошел ко мне.
— Ты ровно ничего не знаешь, — заявил он, прочитав мое письмо. — Тем лучше: мне не придется полоть, прежде чем сажать. А теперь ступай прогуляйся.
Остров Пьер-Гант был поистине странным обиталищем, и я никогда в жизни не встречал ни одного места, похожего на него.
По форме остров напоминал удлиненный треугольник, самая острая и низкая точка которого отделялась от материка проливом, шириной не более четырехсот метров, и с берега поднимался в виде амфитеатра. Сторона, обращенная к материку, была покрыта зеленью, травой и кустарником, и только кое-где проступили острые верхушки серых гранитных скал. Сторона, обращенная к морю, была оголена, иссушена, выжжена ветрами и морской солью.
