Пытаюсь вспомнить, в котором часу заснул, но прошлую ночь как отрезало. Ну, допустим, тут я слегка кривлю душой, потому как во сне меня преследовал тот же перестук, от которого я не могу отделаться недели две – с тех самых пор, как меня вытурили из Пэнси, – но это уже привычная штука. А помимо этого – воспоминаний ровно ноль.
Кстати, об этом сне. Думаю, он мне так явственно запомнился из-за своей необычности, а еще по той простой причине, что снов у меня вообще не бывает. Мне сравнивать не с чем – разве что с теми причудливыми снами, которые мне что ни день пересказывает Фиби, но все равно есть в нем какая-то странность. Ни картинок, ни голосов, ни одной живой души, пустота. Снятся только звуки – банальный перестук, будто кто-то решил доконать старенькую пишущую машинку.
Дикость какая-то: я сплю – и понимаю, что сплю! Надо будет при первой же возможности поделиться этим с Д. Б. или, если уж на то пошло, с Фиби, только – спорим на доллар – они не поверят. По-моему, для этого есть специальный термин, но сейчас не припомню: ну сами знаете – когда ты спишь и прямо во сне понимаешь, что это сон.
Наблюдаю за стариком в зеркале – такое впечатление, будто это я сам развалился в кресле и смотрю кино, хотя, определенно, я дышу. Старик больше не смеется, а у меня из груди – точнее, из той грудной клетки, в которую я угодил, – по-прежнему вырывается какой-то свист.
Еще раз обхожу квартирку; пилюли меня больше не колышут, пусть себе валяются. Теперь, по крайней мере, все встало на свои места: почему проснулся на новом месте, почему не сразу этот чертов выключатель нашел. Хотелось бы только знать, виден ли этому конец и не лучше ли мне прилечь, чтобы ненароком шею не сломать. Когда проснусь, естественно. А то с меня станется. Но, поразмыслив, я понимаю, что реально лежу в собственной постели, а во сне вижу, как слоняюсь по чужой квартире.
Останавливаюсь у книжной полки, быстро перебираю книжки. Я бы сказал, весьма неплохая библиотечка; книг немного, и все, похоже, достойные. Хотя некоторые названия мне ничего не говорят. Но хорошую книгу сразу видно.
Подхожу к письменному столу, по новой разглядываю фотографии. Каждую рамку подношу к глазам, внимательно изучаю лица – и мне начинает мерещиться что-то знакомое, но точно сказать не могу. Направляюсь к окну, чтобы выглянуть на улицу, а там непроглядная темень, и я опять в тоске слоняюсь по этой конуре на негнущихся ногах – испытываю на прочность свой сон. Вспоминаю, что хотел пить; иду на кухню, наливаю себе стакан воды – на вкус нормальная. Я даже ощущаю, как ледяная жидкость проскальзывает в горло и течет в желудок.
