Разместившись в номере, Моррисон кинул свои пожитки на кровать и внес в блокнот пометки о чаевых, которые скрепя сердце дал носильщику, и о деньгах, заплаченных рикшам. (Будучи сыном Школьного учителя из Шотландии, который подался в край Антиподов после так называемой «полосы невезения на родине», он унаследовал неистребимое ощущение финансовой нестабильности и привычку считать каждый пенни.) Потом быстро смыл с себя дорожную пыль и переоделся в чистое, зашел за Дюма, и они вместе спустились в скромную столовую.
Пока метрдотель занимался рассадкой большой и шумной группы германских инженеров, Моррисон с любопытством оглядывал обеденный зал, не рассчитывая на сильное впечатление. Комната гудела от многоязычного говора, перемежающегося звоном серебра и фарфора. Теплый аромат открытого огня с нотками жареного мяса и портвейна приятно щекотал ноздри. За столами, накрытыми скатертями на западный манер, сидели миссионеры, военные атташе, железнодорожники, торговцы оружием и припасами, унылого вида мужчины и их костлявые жены — обычная толпа, и в ней вдруг промелькнуло яркое пятно, от которого екнуло сердце.
«Вот и повод для волнения!» — подумал Моррисон.
За одним из столиков сидела обворожительная женщина, чьи глаза искрились озорством и дарили надежду, а весь ее облик говорил о том, что в этот зал она спустилась с Пятой авеню или Елисейских Полей, но никак не с пыльных улиц Северного Китая. Моррисон был не слишком сведущ в высокой моде, чтобы распознать в ее платье изделие Уорта[3] из парижского бутика. Но вовсе не нужно было быть знатоком моды, чтобы заметить, насколько стильно скроено ее платье, как богата ткань и как выразительно она драпирует соблазнительное тело. Ничуть не меньше заворожили Моррисона ее изящные руки и тонкие пальцы, переливающиеся сиянием перстней, пусть даже это были стекляшки от «Лалик»[4], о чем он, впрочем, и не догадывался. Она излучала секс и богатство. И его неудержимо потянуло к ней, как моряка на зов сирен, как мотылька на пламя.
С трудом оторвав от женщины взгляд, он обратился к Дюма:
— Кто это? — Шепот не мог скрыть его искреннего изумления.
Дюма погладил усы и закусил губу.
— Это, — авторитетно произнес он, — госпожа Неприятность.
— Боюсь, меня влечет к неприятностям.
— Думаю, она это уже заметила. Она только что смотрела на тебя. Ага, отвернулась. Наверное, госпожу Неприятность к тебе не влечет.
— Я как раз притягиваю неприятности. Женщины — другое дело. Ты ее знаешь?
