Глава, в которой чихание сопровождается находкой, Куан предлагает свой взгляд на природу зла, раскрывается опасный секрет, а Моррисон радуется песчаной буре
Перед возвращением в Тяньцзинь Дюма предстояло ночевать в британской миссии. Его уже ждал экипаж. Пардо собирался остановиться у друзей. Мужчины тепло попрощались.
Пока они с Куаном тряслись в повозке по знакомым пыльным улицам, Моррисон предавался грусти. Надо же, Мэй была в Пекине, а он об этом не знал. Как же это угнетало его! Он бы с таким удовольствием показал ей город, рассказал его историю, богатую и удивительную. Джеймсон все-таки осел. Моррисон был уверен в том, что ни разу не слышал от К. Д. упоминания о том, что некая американская наследница мечтает познакомиться с ним за ланчем; от такого приглашения никто бы не отмахнулся.
Расправив грудь, дабы встряхнуться от тоски, Моррисон вдохнул пыльный воздух и, чувствуя, что вот-вот чихнет, полез в карман пиджака за носовым платком. Но нащупал что-то более мягкое и свежее. Каково же было его изумление, когда он извлек из кармана дамский носовой платок, обрамленный кружевами и украшенный вышитой монограммой МРП.
Какой милый сюрприз!
Начисто позабыв о том, что собирался чихнуть, Моррисон прижал к лицу кусочек нежной ткани. Она еще хранила аромат духов, и ее прикосновение было подобно прощальному поцелую.
Боже, как хороша эта девушка с лучистыми глазами! Сколько в ней жизни!
Их тряский маршрут пролегал к воротам Небесного спокойствия, потом на восток и снова к северу, вверх по проспекту Колодца княжеских резиденций, так близко примыкавшему к Запретному городу, что с заходом солнца улица полностью погружалась в тень, отбрасываемую дворцовыми стенами.
Когда повозка остановилась возле его дома — солидная постройка из серого кирпича, некогда принадлежавшая маньчжурскому принцу, — Моррисон попытался взглянуть на него глазами Мэй. Он живо представил себе ее восторг при виде грозного оскала каменных львов, гордо восседающих при входе, резного Шира под лапой самца и куба под лапой львицы. Он рассказал бы Мэй о том, как жители Пекина легко определяли статус человека по фасаду его дома, точно так же как положение при дворе — по узору вышивки на платье. Зажиточный обыватель мог украсить убогий вход в дом фресками и шелковыми фонариками, но этим невозможно было никого обмануть. Моррисон не преминул бы обратить внимание дочери сенатора на впечатляющий вид его «Скромной» обители.
