— Ты слишком суров в своих оценках. Мне даже страшно отлучаться куда-нибудь. Теперь ты понимаешь, почему я постоянно торчу возле тебя?
— Умный ты парень, Дюма. Я давно это понял. Но тебе ли не знать, что строже всего я оцениваю самого себя.
— Разве это не относится ко всем нам? — Дюма посерьезнел. — Мне действительно очень нужно знать твое мнение по одному вопросу. Я знаю, что во всех своих телеграммах и публичных заявлениях ты выражаешь уверенность в скорой победе Японии. Но тебя не пугает, что, если война затянется, Британия, как союзница Японии, может быть вовлечена в конфликт? Ты ведь знаешь, что война с бурами истощила наши военные ресурсы. Мои начальники опасаются, что если русские потерпят поражение в Маньчжурии…
— А так и будет…
— …русский царь может вторгнуться в Афганистан и нарушить баланс сил на субконтиненте.
— Вздор. С таким же успехом можно предположить, что, если японцам удастся выдворить русских из зоны своего влияния в Маньчжурии, они двинутся дальше и оккупируют север Китая.
— Будем надеяться, этого не случится. Но, безусловно, окрыленная победой Япония станет грозным конкурентом Британии в торговле. Люди говорят, что…
— Говорить можно что угодно.
Дюма склонился над тарелкой с супом из голубиных яиц.
Моррисон пожалел о своей резкости:
— Разумеется, тебя в этом не нужно убеждать. Ты ведь не дурак.
Дюма, смягчившись, потрепал свою бородку, и с нее посыпались крошки.
Моррисон вдруг ощутил тепло на своей щеке, будто ее коснулся солнечный луч. Краем глаза он покосился на столик, за которым сидели дамы. И с легким разочарованием отметил, что, возможно, ошибся в своих надеждах. Мисс Перкинс, похоже, была увлечена разговором с миссис Рэгсдейл.
Официанты убрали тарелки из-под супа и поставили перед мужчинами анчоусы на тосте, отварного цыпленка и салат a la Russe.
За дальним столиком мисс Перкинс поправляла свои юбки. Узкий мысок ее модного сапожка на мгновение вынырнул из-под подола. Было ли это случайностью или намеренным жестом, для Моррисона оставалось загадкой. Он живо представил себе бледную ступню, гладкие пальцы, нежную, но крепкую пятку, изящную щиколотку…
Нехотя он переключил свое внимание на Дюма.
— Я рад, что мы сюда приехали, — твердо произнес он на случай, если вдруг его спутник думал иначе. — Глупо отсиживаться в Пекине, когда по соседству идут настоящие бои.
— Это точно, — согласился Дюма, промокая рот салфеткой. — Хотя я не думаю, что тебе стоит опасаться упреков в безделье. Ты столько сделал для того, чтобы склонить общественное мнение в пользу Японии, и я сам слышал, как некоторые называют этот военный конфликт «войной Моррисона».
