— И чем я тебя так заинтересовала, Пити? Уж не напрашиваешься ли ты ко мне в любовники? — саркастически осведомилась дерзкая Камилла, заставив Пита нахмуриться.
— Нет, конечно! Как тебе такое в голову могло прийти?
— Вот и не нужно этого, Пити, — настойчиво прошептала она, пристально глядя в его глаза. — Очень рада, что мы все выяснили. Не станем делать друг дружку дураками, сосед. Возможно, мне еще долго придется прожить в Уайт-Хилле, да и ты, похоже, никуда уезжать не собираешься.
— По-твоему, это единственный мотив, который движет мною в желании помочь тебе и твоей сестре? — обиженно возмутился Пит Макдугл.
— Мы справимся, Пити. Будь уверен. В жизни каждого человека бывают тяжелые периоды. Тебе ведь никто не помогал в известное время? — деликатно оговорилась Камилла.
Пит Макдугл не ответил на ее вопрос, поскольку самым честным ответом было бы признание того факта, что он до сих пор глубоко переживает предательство Дэбби. Однако ему в голову бы не пришло обратиться к кому-либо за помощью и поддержкой.
— Мне не нужна посторонняя помощь не потому, что я горда или мне нравится страдать и вызывать в окружающих сочувствие. Это не так, — с серьезным лицом четко проговорила Камилла, оставив свой недавний насмешливый тон, так задевавший Пита. — Я не хочу зависеть от посторонней помощи. Я обязана самостоятельно взять свою жизнь в собственные руки. Должна быть уверена, что устою, если вновь останусь одна. В конце концов, я не вынесу второй потери, даже если она и не будет столь трагической. Я хочу почувствовать силу, которую от меня отняли эти варвары.
— Силу? — удивленно переспросил Пит.
— Да, силу, — подтвердила Камилла. — Ты знаешь моих родителей, Пит. Тебе известен, их взгляд на вещи. Они с раннего детства внушали мне, что я хозяйка своей судьбы. Не жертва изменчивых обстоятельств или трусливый конформист. Я — обладатель доброй воли и просто обязана осуществлять ее в жизни. И я верила в это… Я и теперь верю. Но когда на твоих глазах на ночной улице убивают самого близкого человека, избивают тебя до полусмерти, кромсают твою судьбу ради пары сотен долларов в твоем бумажнике, то ты не имеешь в этот момент возможности мыслить глобальными категориями добра и зла. Ты взываешь о возмездии, которое судебная система превращает в фарс. И ты можешь почувствовать только собственное одиночество. Даже не тоску, не боль потери, не скорбь, не гнев и не злость — эти чувства очень быстро истощаются, если слишком часто к ним обращаться. Ты чувствуешь одиночество, всеобъемлющее, безысходное одиночество. Это как плот посреди океана. И ты понимаешь, что это самое честное, что могло с тобой произойти. А все остальное — обман, слепая удача, не более того.
