«Сказки! — подумал Павлик, когда немец умолк. — Хитрит. Зубы заговаривает».
Обогнув лесистый холм, машина выбралась на широкую, обсаженную фруктовыми деревьями дорогу, и Веммер заговорил о фабрике Этцеля и К°.
— Пауль… Павэл, — поправился он, — меня крайне удивляет твое поведение: зачем укрывать подстрекателя? Неужели тебе хочется умереть из-за какого-то негодяя? — мягко, вкрадчиво говорил Веммер. — Ты не маленький, много объяснять тебе нечего. Комендант тебя хвалит, говорит, что ты способный, смышленый паренек. Я с ним согласен. Действительно, кто мог бы за такой короткий срок изучить немецкий язык? Никто! Просто не верится, что ты русский. Ты немец, настоящий немец! Вот почему трудно поверить, что ты сам решился на такой мерзкий поступок. Подумай только, что получается: тебя бьют, а тот, бессовестный, залез в щель и оттуда смеется над тобой. Неужели ты…
— Я ничего не знаю, — оборвал немца Павлик, дерзко взглянув ему прямо в глаза.
Веммер пожал плечами:
— Ну и характер!
Машина продолжала мчаться на юг. Мелькали деревья, разрушенные бомбардировкой поселки, закопченные трубы заводов, ровные квадраты виноградников. Солнце уже клонилось к горизонту, а ехать еще было далеко.
У Павлика начала кружиться голова, посасывало под ложечкой. Его затошнило. Еще бы! Со вчерашнего дня он ничего не ел. Но Веммер оказался на редкость догадливым человеком: он достал из кармана пиджака тоненький бутерброд.
— Ешь, — проговорил он, сунув его Павлику.
Павлик очень удивился. Что это значит? Гестаповец предлагает ему свой бутерброд! И не эрзац — из свеклы и опилок, а настоящий хлеб. Белый, мягкий. С маслом. Рот наполнился слюной. Взять или нет? После минутного колебания Павлик, не отрывая голодного взгляда от хлеба, отрицательно замотал головой.
— Не хочу. Я не голоден, — последние слова он произнес как-то особенно протяжно.
— Бери, — настаивал немец.
Соблазн был велик. Павлик в ужасе понял, что начинает терять уверенность в себе.
— Не возьму, — решительно заявил он, а про себя подумал: «Пусть еще раз скажет «бери» — возьму».
— Отец у тебя есть?
— На фронте он, — буркнул Павлик, кося глаза на бутерброд, который лежал рядом с ним на сиденье.
— А мать?
— Мама осталась дома, больная…
— И дедушка у тебя есть?
— Его расстреляли.
— Кто?
Павлик нахмурился:
— Ясно кто — фашисты.
Кто знает, как дорого обошлась бы Павлику эта неосторожность, но, к счастью, начался крутой поворот, и немец припал к рулю.
— За что же его расстреляли? — спросил немного погодя Веммер;, криво и натянуто улыбаясь. — В партизаны пошел?
