Парни в институте записывались в лыжные батальоны. Девушки после лекций учились перевязывать раненых и метали во дворе, слабо, по-женски забрасывая за спину руку, учебные гранаты. Аля тоже выходила на мороз, у нее получалось лучше всех, тяжелая чушка летела до самой поленницы, а иногда и дальше, прыгая, вырывая ямки в снегу.
А в марте война кончилась. И вдруг к Але домой заявился парень из команды «Кита» и сказал, что Борис приглашает в гости, у него день рождения. Аля решительно сказала: «Нет» — и распахнула дверь пошире, чтобы парень не уговаривал, понял, что его зря послали. Но он, пока мялся в нерешительности у порога, успел сообщить, что Сомборский был на фронте и ранен. Аля не дослушала, побежала в комнату переодеться и первой выскочила на лестницу.
Но она, в общем, зря испугалась. В квартиру Сомборских ее впустила домработница, и за ее плечом в глубине коридора сразу показался Борис. Он словно обнял Алю улыбкой — так ей показалось.
В комнате с тяжелым буфетом, с картинами на стенах сидели за столом университетские друзья Бориса (она поняла это, узнав лишь двух яхтклубовцев), сам профессор в гимнастерке с ромбами в петлицах, профессорша, строго блестевшая стеклышками пенсне, и еще один военный с новеньким орденом. Перед Алей поставили чай, но она не притрагивалась к стакану. Сидела и думала о том, зачем же ее позвал Борис и как хорошо в этой большой квартире, где пахнет книгами и чем-то еще — старинным и люди разговаривают так умно, достойно.
Она не заметила, как Борис подошел к ней, склонился за спинкой стула:
— Молодец, что объявились. Я, знаете ли, соскучился... Пошли, пока они тут чай пьют, ко мне? Как раньше, помните?
Ей ли, Але, не помнить! И полку с маленьким «Китом», и просторный диван, и сумеречный двор за окном. Только прежде надо узнать про другое:
— А как же вы попали в армию? Добровольцем?
— Без меня хватало. За отцом увязался, уговорил определить санитаром на поезд. И то вроде зайца: халатом гражданское прикрывал и без шапки ходил, чтобы не видели, что нет звезды. — Он рассмеялся. — Просто Финляндию захотел посмотреть.
— А вас осколком ранило? Или пулей?
— Ничем меня не ранило. Таскали раненых, я нес носилки, а было темно — в Выборге, на вокзале. Не заметил, что там ступенька, и подвернул лодыжку. А на носилках тяжелораненый, здоровенный детина, килограммов на сто. Я стремился его удержать, вот и шагнул слишком резко.
— И донесли?
— Донес... Да хватит нам про войну! Вы-то что делали?
