— Это я так, про себя. Грамоту знаешь?
— А ты?
— Да помаленьку…
— Твой отец небось боярин? Или ахицер?
— В солдатском кафтане и треуголке.
— А не врешь?
— Чего ж мне врать, какая выгода.
— Каждый свою выгоду знает, — с взрослой серьезностью произнес Петька.
— Какая ж твоя выгода?
— А так тебе и скажи, — засмеялся Петька. — Пошто тебя сюда сослали?
— Отчего ж сослали? По своей воле.
— Врешь небось. Я все одно дознаюсь. Сюда еще графа ссылали. И князя. В меньшиковском остроге жили, под караулом. Отсюда не убежишь.
Зуев скатал снежок, метнул в стаю ворон.
— Записки сделаю об этих краях. Что увижу, то и запишу.
— Царице?
— Нет.
— Губернатору?
— Чудак ты, Петька. Учиться бы тебе. Упроси атамана послать в Тобольск. Там есть школа.
— Не, казаком стану. А то, глядь-поглядь, и атаманом. Кафтан с медалью надену, пойду собирать ясак.
— Откуда медаль возьмешь?
— С турками пойду воевать.
— Высоко сидишь, далеко глядишь.
— Чего ж не глядеть далеко? Мне об себе далеко надо глядеть.
— Где родители?
— Померли. Батьку самоеды в бою прибили, мать не помню. Знаю только: Марьей звали.
— Мою тоже зовут Марьей.
— Жива?
— Жива. Редко в последние годы видел ее. Четыре года в гимназии учился. Да вот в пути уж сколько. Так что, выходит, мать у меня сирота.
— И верно, сирота, — печально согласился мальчик. — Но ты не грусти. Я тебе подарю соболью шкуру. И еще куничью. Матери отвезешь. Я сам настрелял. И еще сколько хочешь могу настрелять. И уток, и всякой птицы, и всякого зверя. Я всякую птицу знаю. Турпана знаю, шилохвость, синьгу, зуйка, сокола. Я и лису могу прибить. У меня всякие стрелы, с разными беловятками.
— Что за беловятки?
— Беловятки-то? А то не знаешь?
— Не видал.
— Я покажу. Какой конец у стрелы — это и есть беловятка. Наконечник узенький — лучшее дело бить уток. На лису другая стрелка — с развилочкой. У меня разные беловятки. От отца остались. Я тебе дам. Самоеды за беловятками гоняются, а тебе так дам.
— Спасибо, Петька, я не стреляю. Ерофеев есть у меня — тот стрелок. С лету из ружья бьет.
— А из лука?
— И из лука.
— Тогда я твоему Ерофееву дам беловяток.
6
Невелик Березов, быстро его обошли. Глубокий, поросший березами овраг отсекал слободу от елового бора. Чуть правее, на берегу Вогулки, — остяцкие юрты. Тут жили обрусевшие инородцы — они приняли православие, но держались от казаков подалее, по другую сторону земляного вала. Русскому богу отдали веру, но привычки, поверья, повадки оставались, как у прародителей. Знали, что русский бог всемогущ, но втихомолку поклонялись божеству по имени Аутья-Одыр, который воплощен в щуке, и от него зависит улов рыбы. Русский бог далеко, и у него много своих дел, а повелевает обской птице Ас-Толах-Торум, принимающий вид чайки, — вон чайка парит над бескрайним половодьем, крылья распластаны, клюв настороже, глаз птнцы зорок. Зачем сердить Ас-Толах-Торума и Аутью-Одыра?
