— Да этот-то не съест.
— Другой съест. Этот получил пулю. Какую песню пел он, знаешь?
Вану присел на корточки, погладил мех, закатил глаза:
— Где ты был, где ходил?
— По ручьям, по лесам, по болотам,
По горам, по черемушникам.
— Чем ты сыт был, что ты ел? —
Набычившись, уткнулся сердитым взглядом в Зуева:
— Ел дичину, мертвечину, разну ягоду.
Всем был сыт я разну пору.
Вот весна всегда голодна:
Утка хитра — не добудешь.
Достаю тогда я корень,
Да не больно они сытны.
Я хожу тогда сердитый,
Оттого, что я голодный.
Оттого, что я голодный,
Оттого, что я не сытый.
Зверю, люду всем опасный…
И Вану показал, какой он опасный. Поскреб ногтями шкуру. Косолапо, раскинув согнутые в локтях руки, походил по горнице. В его смешном лицедействе было что-то детское, наивное. Включившись в игру, Вася опасливо загородился ладонями от остяка.
Как дозрела на болоте
Крупна ягода морошка —
Стал я сытый, не сердитый.
Все равно не попадайся!
Физиономия Вану расплылась в улыбке: не попадайся, воевода…
Рыл в горе себе я нору.
Вырыл — моху настелил.
Осенью туда забрался.
Листом тропки занесло.
Мне тепло было, покойно,
И проспал я до весны.
Слышу, ходят люди, рубят.
Лыжи на снегу шумят.
Зарычал я — приумолкли.
А потом лесиной в бок
Больно так меня толкнули.
Не стерпел я. И полез.
Только вышел я не в пору —
Пуля сделала свое…
И Вану изобразил подстреленного медведя; лег на бок, подтянул колени, замотал головой, затих.
Какой живой, славный мужик. Ребенок тундры, а как трогательно и точно нарисовал картину!
— Вот тебе пять рублей — задаток. Потом еще получишь. Только учти, мы натуралисты, идем в тундры не за прибылью.
— А что есть натуралисса?
— Походишь с нами — узнаешь.
— Ты малый пригожий, — счастливо заворковал остяк. — И старик пригожий. И казак пригожий. У Вану — глаз острый, он все видит. А ты, натуралисса, лучшего проводника не найдешь.
— Да ты хвастун изрядный…
— Хвастун? Где у Вану хвост? У медведя хвост такой маленький. У лисы хвост большой, пушистый. Вану не хвастун… Натуралисса, спасибо, что денежку дал.
5
Поздним вечером, когда на постоялом дворе установилась сонная тишина, Зуев достал из рундука чистую тетрадь. На первой странице написал:
«Путевой журнал Василия Зуева, гимназиста, предводителя путешественной команды. В случае моей гибели или какого происшествия прошу сей журнал переслать в Санкт-Петербург на имя Академии наук. За такое доброе деяние, хоть при жизни, хоть по смерти, благословлю всякого».
И Зуев стал писать о том, что приключилось с ним за последние дни, после того как в Челябе распрощался с Палласом.
