Да только ли эти ученые! Вот двое студентов — как полны желания приблизиться к истине. Палласа поразил Шумский. Чучельник экспедиции нужен позарез — без чучельника шагу не ступить. Посоветовали Шумского, смотрителя кунсткамеры.
— Плоть немощна, а дух бодр, — твердо сказал старик.
— Подумай, тяжко будет.
— Свербит любопытствие землю увидеть, ваше превосходительство. А что скажут, сил меньше, чем у вас, так и вы не так сильны, как центурион Тит Понтий. Только бы каждый пользовался силами умеренно.
— Вон как! — воскликнул Паллас. — Цицерона читаешь?
— Нахожу в нем утешение.
Неказистый старичина, из «подлых», как тут зовут людей мелкого звания, но какой полет мысли! Центурион с окладистой бородой!
Вот и этот школяр. Пуповка… Альбом отменно сделан — в нем и ботаника в точном своем виде, и даже некая поэтичность. Василий Зуев…
А что, не взять ли его?
Правитель академической канцелярии Тауберт, однако, не разделил Палласова мнения.
— Господин доктор, не насмешка ли это?
— Над кем, над чем?
— Над здравым смыслом. Россия возлагает такие надежды на экспедицию!
— Что же, вы полагаете, что школяр не оправдает затрат академических?
— Не только затрат — чаяний. Ее императорское величество проявляет особый интерес к сему путешествию.
— В условиях моего приглашения, господин Тауберт, записано: обучать прикрепленных учеников.
— Да, но — студентов, студентов…
— Ум школяра не засеян предрассудками. Душа его не менее восприимчива.
Поначалу Паллас и сам не был достаточно уверен в своем решении. Вдруг заупрямился.
Советник Тауберт пожевал бескровными губами — напомнил Палласу земляного червя, отнесенного не к тому классу.
— Господин советник, у вас есть ученики?
— Под моим надзором университет, гимназия, — вспылил Тауберт.
— А один ученик — всего один, — вами выпестованный?
— Это досужий вопрос.
Разговор шел на немецком языке. Казалось бы, говорили два человека, которые должны хорошо понимать друг друга — не поняли.
Тауберт напыжился, махнул рукой.
Паллас самого Линнея переспорил — этому ли советнику тягаться?
4
— Дядь Ксень, дядя Ксень! — Вася стоял в дверях «алхимической» комнатенки Шумского, сиял всеми выступившими на лице веснушками, глазами.
— Ну? — повернулся к крестнику Шумский, перепачканный с ног до головы каким-то белым составом.
— В экспедицию зачислен! В Сибирь с тобой иду…
Ксенофонт Шумский вытер руки о фартук.
— Ну, крестник, удружил. Ныне у нас что? Четырнадцатый апрель — день Мартына, лисогона. Лиса кочует, перебирается в новую нору. Выходит, и мы с тобой в кочевье пойдем.
