Заложив глубокий крен, я увидела взрывы на станции. Вспыхнуло пламя.
— Попали! — закричала Нина хриплым голосом.
Но я не успела рассмотреть, что именно горело: мне было не до цели. Рядом с самолетом раскатисто, с сухим треском рвались снаряды. Сразу со всех сторон. Пахло порохом, гарью.
Мысли вертелись вокруг одной, главной: быстрее уйти, выйти из-под обстрела… Бросая самолет из стороны в сторону, я стремилась избежать прямого попадания снаряда, угадывая, где разорвется следующий. Изо всех сил выжимала скорость. Ветер свистел в ушах, дрожал самолет, но мне казалось, что он висит на месте.
Сначала Нина срывающимся голосом пробовала подсказывать мне, как маневрировать. Потом замолчала — бесполезно.
Мы уходили на север, в море. Сюда было ближе, чем до линии фронта, да и ветер не был встречным.
От каждого залпа зениток самолет вздрагивал. Хотелось сжаться в комок, спрятаться поглубже в кабину. Я невольно пригибала голову…
А сзади сидела Нина и молчала. Мне некогда было сказать ей даже слово.
И вдруг мне показалось, что она молчит потому, что с ней что-то случилось. Испуганно я заорала в переговорную трубку:
— Нина! Нина!
— Что такое? Наташа, что с тобой? — встревоженно спросила она сиплым шепотом.
— Ничего, ничего, — ответила я, сообразив наконец, что она, видимо, сорвала голос. Поэтому ее и не слышно.
Самолет быстро снижался: маневрировать можно было только за счет потери высоты. Прибор показывал 400 метров, потом 300… 200…
Впереди совсем близко отливало сталью море. Мы медленно приближались к нему. Прожекторы не выпускали нас, пока мы не оказались низко над водой. Уже перестали стрелять зенитки, уже замелькали под крылом белые барашки волн, а лучи все продолжали держать наш самолет, опускаясь вместе с ним все ниже, ниже. Они почти легли на землю, освещая холмы, редкие деревья на берегу. Вероятно, немцы ждали, что мы упадем в воду.
Когда наконец лучи погасли и до нас с Ниной дошло, что «наша взяла», я спросила ее:
— Ну, как самочувствие?
— Нормально, — прохрипела она. — Посмотри на плоскости!
Я увидела две больших дыры в нижнем крыле. Насквозь просвечивало верхнее. Лонжерон был перебит. Словно флаги, болтались куски перкали.
— Ничего, долетим, — сказала я преувеличенно бодрым голосом, а сама еще раз подвигала рулями. Нет, управление не перебито, все в порядке.
Я подвернула самолет ближе к берегу, и вскоре под нами стала проплывать крымская земля, пересеченная оврагами, изрытая траншеями. Где-то здесь проходила линия фронта.
