Услышав свое имя, Прокофьев опустил руки по швам. Кровь отлила от его ярких юношеских щек. Он искоса глянул за корму и увидел белое облако, всплывающее к реям турецкого корабля.
Бум-м-м! — прокатилось по морю, и белые столбы воды поднялись вверх саженях в пятидесяти от брига.
— Мнение мое, — твердым голосом сказал Прокофьев, подняв на Казарского ясные голубые глаза, — защищаться до последней крайности и затем взорваться вместе с бригом.
Он густо покраснел и смутился так, будто сказал что-то очень нескромное.
— Мичман Притупов?
— Присоединяюсь к мнению поручика Прокофьева.
— Лейтенант Скарятин?
— Согласен с мнением штурмана.
— Лейтенант Новосельский?
— Согласен с господином поручиком.
Щеки Казарского порозовели. Холодные серые глаза блеснули воодушевлением.
— Благодарю вас, господа! — сказал он. — Иного решения я не ожидал от русских офицеров, преданных своему отечеству. Я присоединяюсь к мнению господина поручика. Разрешите, я прочту текст, который мы впишем в шканечный журнал: "На военном совете брига "Меркурий", состоявшемся сего четырнадцатого мая тысяча восемьсот двадцать девятого года, в присутствии господ офицеров брига, решено: защищаться до последней крайности, и если будет сбит рангоут или откроется течь, до невозможности откачивать оную, тогда свалиться с которым-либо неприятельским кораблем, и тот офицер, который останется в живых, должен зажечь крюйт-камеру. Мнение сие подал корпуса штурманов поручик Прокофьев, и прочие офицеры единогласно к нему присоединились". Все! А теперь, господа, исполним свой долг перед отечеством.
У поручней стоял толстенький и коренастый переводчик и смотрел на медленно надвигающиеся корабли.
— Христофор Георгиевич, — сказал ему Казарский, — вы бы шли вниз, голубчик, здесь будет жарко.
Грек покраснел, насупился и сказал:
— Господин капитан, дайте мне ружье.
— Не стоит, голубчик, идите вниз, — повторил Казарский.
— Господин капитан! — переводчик прижал к груди оба кулака и заговорил тонким, срывающимся голосом. Ни в его лице, ни в его фигуре на этот раз даже насмешливый Скарятин не смог бы найти ничего смешного. — Господин капитан, дайте мне ружье! Ми солдат есть. Ми три раза турецкий пуля есть. Ми раньше большой семья бил. Всех турка убила. Братья бил, сестра бил теперь ми одна осталась. Одна!
Христофор поднял кверху палец и посмотрел на офицеров, и они отворачивались, не выдерживая этого взгляда.
— Дайте ружье господину переводчику! — сказал Казарский. — Свистать всех наверх! Выстроить команду! — приказал он.
