На берегу возле густодымящего костра и вдоль кромки пены на песке суетилось до сотни людей. Пока что они ничем не могли помочь погибающему судну.
Осмотревшись, Гвоздев понял, что одолеть это ничтожное, в сущности, пространство в пятьдесят — шестьдесят сажен между судном и твердою землею может только редкий смельчак и силач.
Единственным средством спасти команду было протянуть канат между берегом и "Принцессой Анной", подвязать к нему "беседку" и переправлять в ней людей на берег над клокочущими бурунами.
Но чтобы передать на берег линь — тонкую веревку, которой потом притянут канат, — кто-то должен был проплыть через буруны. Нечего было и думать, что это можно сделать на шлюпке, даже если бы все они и не были разбиты.
Гвоздев вызвал боцмана и приказал собрать матросов. Вся команда столпилась под полуютом. Мичман сделал перекличку, и оказалось, что трех человек нет. Это были те, кого снесло за борт первой волной. Пятьдесят три матроса, четыре канонира, трубач, парусный мастер, боцман, капитан (который лежал на полуюте под охраною Маметкула и, видно, был очень болен) — вот кого должен был спасти мичман.
Между тем бригантину жесточайшим образом било кормою о дно. В проносящихся волнах и водоворотах то и дело мелькали изломанные доски обшивки.
— Братцы! — сказал Гвоздев молчаливо стоящим матросам. — Надо передать канат на берег. Надо плыть через буруны. Кто может сделать это, чтобы спасти остальных?
Матросы зашевелились, но некоторое время никто не двигался с места. Но вот вышел вперед Петров.
— Я, — сказал он, встряхивая мокрыми кудрями, но тут же его отодвинул плечом Ермаков.
— Я могу, — мрачно проворчал он.
— Я могу! — прокричал щуплый трубач, пролезая между ними.
— Я проплыву, дозвольте мне!..
Более десятка смельчаков пожелали плыть сквозь буруны. Они стояли впереди других тесною кучкой. Мускулистые тела их облепляла мокрая холщовая одежда, они цепко держались на наклонной палубе и — кто сумрачно, кто весело — смотрели на Гвоздева, ожидая, на ком из них остановится его выбор.
Неожиданно сквозь эту кучку храбрецов протиснулся тяжеловесный боцман.
— Нишкни! — сказал он, услышав чье-то недовольное ворчание. Сударь, — обратился он к Гвоздеву, — дозвольте мне сказать: с линем мне надо плыть. Почему? А потому, что я всех лучше плаваю и, окромя всего, к волне приучен. Бурунов не боюсь. Да и покрепше других буду… А на судне мне, сударь, делать нечего. Судно, сударь, уже не судно, и боцман тут ни к чему, помочь тут вам могут и Ермаков, и Маметкул, и Петров… Вот как я, сударь, располагаю.
