— Повезем с собой, вестимо.
— Все равно помрет. Собачка убежал, как будем везти?
— Ну ты, смотри мне! — пригрозил есаул.
— Не сердись, бачка, тебе сила нету, мине сила кету, собачка сила нету. Гижига далеко. Васька повезем, две недели идти будем. Сами помрем.
— Чтоб и разговору не было об этом! — мрачно приказал есаул.
На одну нарту положили необходимые вещи и еду для себя и для собак на шесть дней. На другой нарте устроили Василия, который что-то бормотал в забытьи. Чтобы он не упал, привязали его ремнями. Афанасий подчинялся есаулу молча, и на скуластом лице его нельзя было заметить неудовольствия. Медленно тронулись путники. Впереди двигались нарты с провизией, которые везли оставшиеся собаки. Афанасий и есаул поочередно тащили вторые нарты, на которых лежал Василий.
Так брели они целый день. Попробовали идти в темноте, но это оказалось выше их сил. Пока Афанасий кормил и привязывал собак, есаул нарубил можжевельнику и устроил костер.
Когда ужин был готов, есаул подошел к Василию с едой. Тот, видно, очнулся и смотрел на него сознательным взглядом.
— Платон Иванович, простите меня! — срывающимся голосом сказал денщик.
— Что ты, Вася! На вот, поешь.
— Не принимает душа.
Ночь он провел спокойно, но наутро сознание его снова стало мутиться.
Днем он пришел в себя и с усилием повернулся, чтобы осмотреться. Он увидел бесконечную снежную равнину, передние нарты, которые с усилием тянули три собаки, Афанасия, Мартынова, который тащил его нарты.
— Ваше благородие! Ваше благородие! — закричал он с неизвестно откуда взявшейся силой.
Есаул испуганно обернулся.
— Что вы делаете, батюшка? — снова закричал Василий, пытаясь слезть с нарт, к которым он был привязан.
— Что ты, Вася? — спросил есаул, наклоняясь к нему.
— Платон Иванович, бросьте меня. Все равно я не жилец. Надорветесь, батюшка… Не дойдете до Камчатки… Не погубите, отец, дайте помереть спокойно…
— Лежи, Вася. Скоро Гижига, там тебя оставлю. Выздоровеешь небось, ты парень молодой, крепкий… Лежи, голубчик.
Караван тронулся дальше, и Васька затих. Вечером Василий немного поел и лежал, что-то шепча про себя. Когда есаул уже укладывался, он вдруг позвал его.
— Что, Вася? — спросил Платон Иванович, садясь около него на корточки.
— Проститься, ваше благородие.
— Что ты…
— Нет уж, знаю я… Простите, коли чем не угодил. А вам спасибо за доброту вашу и за хлеб-соль… Старался я всегда. Теперь вам без меня слободнее будет…
— Что ты, Вася, поддержись! В Гижиге поправишься.
