Ночью есаул спал тревожно. Собаки лаяли и выли необыкновенно. Наконец они утихли, и есаул заснул. Но скоро его разбудили крики Афанасия.
— Ай, бачка! Ай, беда, ваше благородие! — кричал тунгус, хлопая себя по бедрам, и в отблесках потухающего костра тень его металась фантастически.
Такое поведение Афанасия, всегда величественно-спокойного и молчаливого, было настолько необыкновенно, что есаул вскочил.
— Ваше благородие! Собачка убежал!
— Какая собачка? — немного успокаиваясь, спросил Мартынов.
— Вся новая собачка убежал! — кричал Афанасий.
— Врешь! — крикнул Платон Иванович, чувствуя, как покатилось вниз сердце и слабеют ноги.
Он кинулся к собакам и увидал только трех лаек, сидевших на снегу с тревожно наставленными ушами. Это были те собаки, которых он получил в Охотске. Все взятые на становище Макара каким-то чудом отвязались и убежали.
— Кто привязывал собак? — со зловещей сдержанностью спросил есаул, подходя к костру, у которого, взяв уже себя в руки, с обычной флегмой уселся тунгус.
— Васька привязал, — буркнул он.
Есаул ногой стал расталкивать Василия, но тот только охал, не просыпаясь. Мартынов открыл его лицо, и холодный воздух привел Ваську в чувство. Васька глянул на есаула мутно, от света костра лицо его казалось багровым.
— Сейчас подам-с, не извольте беспокоиться-с, — бормотал он.
— Ты пьян, каналья? — спросил есаул, с недоумением оглядываясь на тунгуса.
Тот покачал головой, пристально глядя на Василия.
— Горячка ему. Потому и собачка плохо привязал. Больной она.
— Не может быть! — упавшим голосом сказал есаул и, сняв варежку, дотронулся до лба Василия. Лоб был горяч необычайно.
— Вася, друг… Очнись, Вася… — тихо говорил есаул.
Василий пришел в себя окончательно. Он хотел подняться, но есаул удержал его.
— Оплошал, ваше благородие, виноват-с, — хриплым и слабым голосом сказал он, валясь обратно. И снова закрыл глаза. — Испить бы…
Мартынов был совершенно ошеломлен свалившимся на него несчастьем. Он всей душой ощутил, что теряет лучшего, может быть, друга, какой только был у него в жизни. Напоив Василия, Мартынов сел к костру. Афанасий мрачно глядел на огонь. Молчание длилось долго.
— Ну, что будем делать, Афанасий? — проговорил наконец есаул.
— Два нарта тут бросать надо. До Гижиги надо идти.
— Сколько нам до Гижиги?
— Четыре-пять дня.
— А становища не будет по пути?
— Нет. До самой Гижиги не будет люди.
Тунгус замолчал. Молчал и есаул.
— Что с Васькой делать? — спросил тунгус через некоторое время.
