— Родилась в тыща девятьсот двадцать шестом году…
— Ого!
— Замуж пора! — крикнул Дубов.
— Тихо! — шикнул геноссе.
— В сорок первом году закончила семь классов. В войну потеряла год. Ну, теперь учусь на курсах…
Как всегда, рассказывать было нечего. Я тоже два года назад больше не выжал.
— Какие будут вопросы? — спросил Колосков.
— Родители?
Это был опять Дубов. Ритка чуть в него не влюбилась, а он про нее сказал: пучеглазая. Я ее даже успокаивал, мол, глаза в полном порядке. Мне, например, нравятся. Это было еще до моей влюбленности.
— Служащие, — ответила Ритка. — Отец — член партии. Мать тоже.
— Еще есть вопросы? — спросил Колосков.
— Как у вас с учебой? — вылез какой-то мудрец. Я его не знал.
— Ну, что с учебой — учится, — сказал геноссе. — Готовится к аттестату.
(Все эти собрания — просто игра во взрослых.
И еще, чтобы не ранить гордость. Дескать, не приказали, а сами решение приняли. Сами обсудили, постановили. Сами начальство. Это так в детстве отец со мной советовался:
— Понимаешь, Топса, тут картина вышла, но детей до 16 лет не пускают. Так что я без тебя пойду. Как ты считаешь?
— Иди, конечно, — отвечал я. А что скажешь?..)
— Правильно! Хватит вопросов!
— И так все ясно.
— Пусть ответит про международное положение, — опять сунулся Дубов. Зануда был, вроде меня. Только еще глупее. Будь я таким смазливым, рта бы не раскрывал.
— Читаете газеты? — спросил он Ритку. Тоже манера на собраниях переходить на «вы».
— Да, — кивнула она не очень уверенно. Чудно было глядеть. Такая ладная, большая. А стоит у доски, мнется, сжала под мышкой планшет, тушуется.
— Проясните обстановку в Триесте! — Вот тип! Небось, Триеста на карте не найдет, а давай обстановку!
— Это не вопрос, — поднялся я. — В Триесте сам черт ногу сломит. Ты еще про подмандатные территории спроси.
— Пусть ответит, какими орденами награжден комсомол.
Но она, чудачка, и этого не знала.
— Орденом Боевого Красного Знамени, орденом Трудового…
— Правильно, — пожалел ее геноссе. — И еще в позапрошлом году орденом…
— Ленина! — крикнул Додик. — Есть предложение принять.
— Орденом Ленина, — как ни в чем не бывало повторила Марго.
Все подняли руки, а она пошла на место и плюхнулась рядом со мной.
Ничего себе получилось кино. Но у меня внутри кошки поскребывали. За два года я сильно изменился.
Тогда, в апреле, когда Федор написал мне рекомендацию, все было по-другому. Казалось, вся жизнь поделилась — на до этого апреля и на после. Ничего, что я тогда билеты у кино перепродавал, водку и газеты носил на рынок. Это была мелочь. Немцы еще сидели в Харькове, а я уже мечтал, как лезу на американскую статую Свободы с красным знаменем. Я тогда знал, что это будет, и сейчас знаю, но только думаю об этом реже. Я не из мечтателей. Но все равно приятно было писать в анкетах: член ВЛКСМ и восьмизначный номер билета. Последние четыре цифры сходились у меня с годом рождения.
