— Почему?
— Увидел, как портят ребят и девчонок иные исполнители. Заводят их смелыми, вольными выражениями. Ну что это та песня «Самосвал любви»? Или в исполнении «Балагана» «По морозу босиком…». Продолжить уже стыдно, даже при наших больных, не говоря о приличном обществе.
— Можно подумать, что вы эти слова впервые услышали им концерте! — рассмеялась Лидия.
— Сколько хотите, на улице прохожие еще и покруче загнут, правда, бесплатно, не вешая на себя ярлык деятелей искусств. Таких хоть редко, но осекают, вокруг них не скачут от глупой радости другие. Их в лучшем случае не замечают, из них не делают кумиров.
— А может, молодым надоели слишком правильное поведение, серьезные песни? Это мы уже прошли в свое время. Между прочим, и тогда неврологические, психиатрические больницы не пустовали, были переполнены. И к сожалению, туда упрятывали и нормальных, умных людей. Зачем же сегодня навязывать молодым прошлое и совать их головами в день вчерашний? Может, он не был пошлым, вульгарным, зато жестокости и крови хватало через край! Это точно. Тогда не дурачились, а убивали друг друга! Что плохого в сегодняшнем веселье? Оно никого не задевает и не обижает. Радуются люди, кто как может. А значит, наших больных поубавится. С веселья еще никто не сдвинулся, — не согласилась Лидия с Петуховым.
Иван рассмеялся:
— Да кто ж против веселья? Я о том, на каких дрожжах оно замешено. Вседозволенность — сестра безнравственности. И вам это известно не хуже других.
— Безнравственность — понятие широкое. По мне, так безразлично, как одет певец, как держится на сцене, часто в слова не вслушиваюсь, потому что прихожу отдохнуть и расслабиться, зарядиться общим весельем, даже постоять на ушах, чтоб завтра передать это настроение больным, своим коллегам. Нельзя же всю жизнь прятаться под зонтом от дождя и от солнца.
Врачи больницы вслушивались в спор, не вмешиваясь до поры. Понимали, молодые люди впервые за эти месяцы совместной работы говорят на нейтральную тему. Может, решили присмотреться, лучше понять друг друга?
Иван сел за стол, взялся за истории болезней. И пожалуй, впервые в жизни украдкой посматривал на Лидию.
«Симпатичная! Но упрямая какая! Интересно посмотреть, как она на ушах стоит. Неужели ей всерьез нравятся те концерты с откровенно похабными песнями? Не может быть». Глянул на высокий лоб, строго сдвинутые брови. И спросил, сам не ожидая от себя такой смелости:
— Лида, а у вас семья имеется?
