Молчание.
— Поговори со мной, — прошептала она.
— Это все ночь, — заговорил он, прочищая горло. — Ночные тревоги… Помнишь, как она нам о них рассказывала? Как людей скручивало, как они сходили с ума и тонули в своих кошмарах, как она держала их за руку… Завтра полегчает. А теперь надо поспать.
Долгое молчание.
— Ты…
— Я…
— Помнишь, что ты мне сказал в тот день? В этом ублюдском кафе напротив клиники?
— …
— Ты сказал: «У тебя еще будут дети…»
— Клер…
— Прости меня. Я вешаю трубку.
— Нет, нет! — прервал он ее. — Постой! Я не позволю тебе так легко отделаться… Подумай хорошенько. Хоть раз подумай о себе. Хотя ты никогда не умела этого делать… Тогда представь себе, что ты — очень сложное судебное дело. Посмотри мне в глаза и скажи: Ты жалеешь об этом… об этом решении? Ты действительно жалеешь? Будьте честным, мэтр…
— Мне скоро со…
— Помолчи. Мне плевать. Я только хочу, чтобы ты мне ответила «да» или «нет».
— …рок один, — продолжала она, — я была по уши влюблена в одного типа, а потом работала, как проклятая, чтобы забыть о нем, выкинуть его из своей жизни, и я так хорошо работала, что и сама потерялась в пути.
Она усмехнулась.
— Глупо, правда?
— Тип оказался не очень…
— …
— Единственный раз, когда он был честен с тобой, это когда он тебе сказал, что этой беременности не хотел…
— …
— Клер, я подчеркиваю: беременности, а вовсе не… Ведь ничего же еще не было. Ничего. Просто…
— Замолчи, — шикнула она, — ты не знаешь, о чем говоришь.
— Ты тоже.
Она положила трубку.
Он перезвонил.
Попал на автоответчик. Перезвонил на городской. На девятом гудке она сломалась.
Кардинально сменила стратегию защиты. Голос — самый что ни на есть жизнерадостный. Судя по всему, профессиональный прием. Прибегла к хитрости, спасая свою защитительную речь.
— Дааа, SOS Pathos, доообрый вечер! Маша слушает вас…[23]
Он улыбнулся в темноте.
Он любил эту девушку.
— Что-то мы не на высоте сегодня, да? — продолжала она.
— Вот именно…
— В те времена мы завалились бы в бар вместе с твоими однокашниками и напились бы до такого состояния, что уже не смогли бы наговорить всей этой чепухи… А потом, знаешь что? Мы бы здорово выспались… Проспали бы целую вечность. Как минимум, до полудня…
— Или до двух…
— Ты прав. До двух, до четверти третьего… Потом бы мы проголодались…
— А есть было бы нечего…
— Ага… и самое ужасное — тогда даже «Чемпиона» не было… — вздохнула она.
Я представлял себе, как она сидит в своей комнате, криво улыбаясь, на полу у кровати свалены папки с делами, в чашке с остатками травяного настоя плавают «бычки», она в своей ужасной бумазейной ночной рубашке, которую называла неглиже старой девы. Я даже слышал, как она в нее сморкается…
