Идиоты первыми | страница 4

Жизнь Маламуда не отмечена яркими событиями: отказывая себе во всем и подрабатывая по вечерам, он сумел окончить колледж, затем Колумбийский университет, и писать начал тоже вечерами, превозмогая усталость. Его рассказы не принимали в журналах, он жил преподаванием, бедствовал, но своего призвания не предал. Типичная жизнь литератора-отшельника, все отдавшего творчеству.

Хотя Маламудом написано семь романов, истинным его жанром была новелла, чаще всего короткая и сочетающая в себе традиционную для американского рассказа фабульную «изюминку» с психологизмом, поэзией обыденного, этической серьезностью — чертами, которыми он особенно дорожил у Чехова, досконально им изученного. «Волшебный бочонок» и вышедший в 1963 г. сборник «Идиоты первыми» по праву считаются главными книгами Маламуда. «Образы Фидельмана» (1973), своего рода комический роман в новеллах, был навеян впечатлениями зимы 1956 года, когда Маламуд вел семинар в одном итальянском университете.

Из этих трех книг, а также книги «Шляпа Рембрандта» составлен сборник, который читатель держит в руках. В интервью незадолго до смерти Маламуд говорил, что намерен вернуться к новеллам, которых долго не писал. Жаль, что его замысел не осуществился: писатель умер в 1986 г., и остались только наброски книги, которую мы никогда не прочтем.

А. Зверев

Дэвидоу, опросчик, вошел без стука, прохромал к единственному стулу и устало на него опустился. Не теряя времени, он извлек блокнот и приступил к делу. Бывший коммивояжер Розен, измученный, с отчаянием в глазах, неподвижно сидел на краю койки, заложив ногу за ногу. В чистой квадратной комнате, освещенной лампой в матовом шаре, было холодно и пустовато: койка, складной стул, столик, старый некрашеный комод вместо шкафа (да и кому он здесь нужен, шкаф?), в дальнем углу — маленькая раковина с оплывшим куском зеленоватого казенного мыла, запах его чувствовался на другом конце комнаты. Ветхая черная штора на единственном узком окошке была опущена донизу, и это удивило Дэвидоу.

— В чем дело, почему не поднимете штору? — спросил он.

Розен, не подававший до сих пор признаков жизни, вздохнул:

— Пусть остается так.

— Почему? На дворе светло.

— А кому это нужно, чтоб было светло?

— Ну а что же вам нужно?

— Свет мне не нужен.

С кислой миной Дэвидоу перебирал листки блокнота, сплошь покрытые мелкими закорючками. Наконец отыскал чистый листок и хотел уже что-то на нем нацарапать, но обнаружил, что в самопишущей ручке кончились чернила; тогда он выудил из жилетного кармана огрызок карандаша и стал точить его сломанным лезвием. Очинки сыпались на пол, но Розен этого не замечал. Казалось, он чем-то встревожен, чего-то ждет, напряженно к чему-то прислушивается, хотя Дэвидоу был твердо убежден, что прислушиваться абсолютно не к чему. И только после того, как Дэвидоу, повысив голос, уже с некоторым раздражением повторил свой вопрос, Розен чуть шевельнулся, назвал свое имя и фамилию. Хотел было и адрес сказать, но потом спохватился и только пожал плечами.