Рикайджи тут же оказалась возле него. Она нежно обтерла кровь с его лица.
— Жив. — прошептала она.
— Меня нельзя убить. — прошептал он ей. Она улыбнулась — лишь глазами, не лицом.
Она помогла ему подняться. Он все еще сжимал ее сломанный денн'бок. Он протянул ей оружие.
— Сломал. — сказал он.
Она какую–то секунду рассматривала его, а затем перевела взгляд на комнату, тела, черные отметины на стенах и потолке, на Иннакена все еще пытающегося защитить раненого квайрина, на все это безумие и хаос, и пожала плечами.
— Подыщу другой. — вот и все, что ответила она.
* * *
Комната была горячей, и не только от жара их тел. Все казалось горячим — кровь, кожа, тело, душа.
Парлэйн лежал неподвижно, словно в медитации, нежно касаясь Рикайджи подле себя. Она тоже была неподвижна, безмолвна и неподвижна словно статуя.
Или труп.
Лишь ее тепло уверяло его, что она была живой.
Они были последними. Всем, что мог предложить Отряд Хаоса. Он не знал — сколько времени прошло в этом странном, чужом месте, но это несомненно были месяцы, возможно годы. Остальные были мертвы.
Все они были мертвы — от безумия, морр'дэчай, болезни, войны.
И все же Парлэйн, самозваный и самокоронованый Лорд Широхиды все еще жил.
Он хотел бы знать, чем это было для великих воинов. Жить — сквозь одну битву к другой, в то время как умирают твои друзья, родные, любимые. Шинген, как говорят, выиграл тридцать четыре битвы. Скольким пришлось умереть в них? Сколько из тех было его друзьями?
Было ли это ответом? Не любить, не верить?
Он провел рукой по шее Рикайджи и почувствовал жар ее кожи.
Что он сказал Примарху насчет путей к смерти для воина?
"Я не боюсь безумия. Я буду приветствовать морр'дэчай, если буду опозорен так, чтобы заслужить его. Я вижу смерть на войне как честный и благородный финал для воина, а чтобы быть преданным — сперва кому–то надо верить, а я не верю никому."
Он считал так и сейчас, но легко говорить за себя. Труднее, гораздо труднее верить в то, что также думают следующие за ним. Иннакен не был рожден воином. Он хотел только лечить. Считал ли он так же?
Голгофа воевала с тех пор, как они прибыли, но это была война против врага, которого они не могли даже увидеть, кроме одной схватки. Те, кто был здесь, послы от могучих и древних рас галактики, начинали сходить с ума и бредить смертью.
Парлэйн вспомнил элоев. Они были прекрасными, изящными, величественными созданиями, купающимися в сиянии. Посол элоев говорил с ним несколько часов о этике, философии и существовании после смерти. Он назвал взгляды Парлэйна "очаровательными", со снисхождением, которое ничуть не выглядело оскорбительным.
