— Вот что такое семья, — сказал он. — Чтобы охранять и ухаживать. А не уезжать в Америку. — Не отрывая от меня глаз, наклонился, поднял одеяло с пола и укрыл им Лею. — А сейчас выйди отсюда, — добавил он. — Я должен забрать Михаэля из школы, и ты не останешься с ней наедине.
Многие люди уже дарили меня своим доверием. Брат Яков писал мне поразительно откровенные письма. Тия Дудуч поверила мне секрет приготовления масапана, этого марципана сефардской кухни. У адвоката Эдуарда Абрамсона, старого дяди Ихиеля, я сортировал сотни любовных писем по рубрикам «женщины», «даты» и «разные». О, эти «разные»… Два дня назад Михаэль открыл мне «волшебные слова, которые взрывают звезды», и похоже, что и ты в своем предпоследнем письме тоже выдала мне некий «маленький секрет». Но я никогда не забывал тот день, когда Ихиель поднял откидную полку у входа в книгохранилище и сказал: «Теперь ты можешь входить сюда и сам выбирать себе книги».
На поселковой улице размытыми силуэтами носились дети, боролись в пыли, тыкали в лицо зелеными листьями и двумя выставленными рогаткой пальцами и кричали: «Хэндз ап!» и «Коснись зеленого!» — а здесь, и библиотеке, Ихиель загадывал мне загадки, учил английскому алфавиту и тренировал в технике заучивания и запоминания. Даже сейчас, читая книгу, я составляю себе список героев в порядке их появления, провожу линии и стрелки взаимосвязей и вычерчиваю генеалогические деревья. Советую и тебе. Трата маленькая, а выигрыш ого-го какой, как сказал продавец цветов, советуя некоему ухажеру купить возлюбленной одну розу вместо пары бриллиантовых сережек.
Прошло немного времени, и Ихиель разрешил мне убирать книги со столов и возвращать их на полки, стирать с них пыль и проветривать, а заодно начал учить меня читать и писать по-английски. Мы прочли с ним детскую книжку под названием «The Little Engine That Could», и он не переставал удивляться, как быстро я усваиваю язык. Он познакомил меня с книгами своей родной страны, и позже, приехав в Америку, я уже не был в ней абсолютным чужаком, вроде Карла Россмана или мальчика Мотла. Он цитировал мне Эмерсона и Торо, объявил, что лучшая книга Марка Твена — вовсе не «Гекльберри Финн», а «Простофиля Уилсон», сообщил, что «уважает» Уитмена и Фолкнера, обругал Луизу Мэй Олкотт и провозгласил, что в Америке растет «большое молодое дарование» по имени Уильям Сароян. Я позволил ему сформировать мой вкус, и в результате меня миновали многие книги и писатели, да и некоторые разделы литературы целиком, но скажи мне — кто вообще может прочесть все? Ведь даже ты, моя дорогая, не сумела опознать более трети тех цитат и перекрестных намеков, что рассеяны на страницах писем, которые я тебе уже отослал.
