И, метнув в их сторону взгляд разъяренного льва, он вышел из комнаты и громко хлопнул за собой обитой железом дверью.
Чандос и Найджел горестно взглянули друг на друга. Потом рыцарь осторожно похлопал своего оруженосца по забинтованной голове.
— Вы держались молодцом, Найджел. О лучшем я не мог и мечтать. Не бойтесь, все будет хорошо.
— Мой добрый, благородный лорд, — воскликнул Найджел, — у меня так тяжело на сердце: ведь я не мог поступить иначе, а теперь навлек на вас немилость короля!
— Ничего, тучи скоро рассеются. Если он все-таки казнит француза — что ж, вы сделали все, что в ваших силах, и душа ваша может успокоиться.
— Молю Господа, чтобы он успокоил ее в раю, — ответил Найджел, — потому что в тот час, когда имя мое будет обесчещено и мой пленник убит, я сорву с головы все повязки и покончу счеты с миром. Я не могу жить, если не могу сдержать слово.
— Не надо так, мой милый сын, ты принимаешь все слишком близко к сердцу, — печально произнес Чандос. — Если человек сделал все, что мог, ни о каком бесчестье не может быть и речи; к тому же король хоть и горяч, у него доброе сердце, и, возможно, если я еще раз поговорю с ним, он передумает. Вспомни, как он поклялся повесить шестерых здешних горожан, а потом их простил. Не унывай, милый сын, и еще до темна я вернусь к тебе с добрыми вестями.
Три часа, пока заходящее солнце поднимало тени в каморке все выше и выше на стену, Найджел лихорадочно метался по постели, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги Эйлварда или Чандоса, несущих весть о судьбе пленника. Наконец дверь отворилась, и перед его взором предстал человек, которого он меньше всего ожидал увидеть, но которому обрадовался больше, чем кому-либо другому. Это был сам Рыжий Хорек, свободный и веселый.
Быстрым бесшумным шагом он пересек комнату и, опустившись на колени перед кроватью, прижался губами к бессильно свисающей руке.
— Вы спасли мне жизнь, благороднейший сэр! — воскликнул он. — Уже готова была виселица, болталась веревка, как вдруг добрый лорд Чандос сказал королю, что, если меня убьют, вы наложите на себя руки. «Проклятье! Опять этот тупоголовый оруженосец! — вскричал король. — Ради Бога, отдайте ему его пленника, и пусть делает с ним, что хочет, только больше мне не досаждает». И вот я пришел, славный сэр, спросить вас, что мне делать.
— Пожалуйста, сядьте вот тут, рядом со мной, и успокойтесь, — ответил Найджел. — Сейчас я скажу, что вам следует сделать. Ваши доспехи останутся у меня, на память о благосклонности судьбы, которая послала мне такого доблестного, благородного человека. Мы одного роста, так что я, несомненно, смогу их носить. А что до выкупа — пусть это будет тысяча крон.
