– Кто же ты? Почему у тебя чёрные руки?
Следопыт посмотрел на свои руки, словно увидел их в первый раз.
– Когда сердце человека перестаёт биться, кровь стекает к конечностям и застывает. – Его голос клокотал в горле, в тонкой и худой, как и он сам, шее. – Руки и ноги опухают и чернеют, словно пудинг. Остальное тело становится белым, как молоко.
Мира Рид поднялась на ноги. С зажатой в её руке остроги свисал дымящийся кусок недожаренного мяса.
– Покажи своё лицо.
Следопыт не сделал ни малейшей попытки подчиниться.
– Он мёртв, – сглотнув комок в горле, произнёс Бран. – Мира, он какая-то мёртвая тварь. Чудовища не могут выйти, пока крепко стоит Стена и люди Ночного Дозора остаются верны своему долгу. Так рассказывала старая Нэн. Он пришёл встречать нас к Стене, но не смог за неё пройти и вместо этого отправил за нами Сэма с одичалой девушкой.
Рука Миры в перчатке крепче сжала древко остроги.
– Кто тебя послал? Трёхглазая ворона – кто это?
– Друг. Сновидец, колдун. Называйте, как хотите. Он последний зелёный древовидец.
Дверь общинного дома со стуком распахнулась. Снаружи завывал ночной ветер – мрачный и чёрный. Все деревья вокруг были усеяны каркающими воронами. Холодные Руки не пошевелился.
– Ты чудовище, – сказал Бран.
Следопыт смотрел на Брана, словно остальных не существовало на свете.
– Твоё чудовище, Брандон Старк.
– Твоё, – эхом подхватил ворон на его плече. Птицы за дверью принялись каркать, пока весь лес не наполнился криками падальщиков: «Твоё, твоё, твоё!»
– Жойен, это ты видел во сне? – спросила Мира у брата. – Кто он? Что он такое? И что нам теперь делать?
– Идти со следопытом, – ответил Жойен. – Мы заехали слишком далеко, Мира, чтобы возвращаться обратно. Мы не доберёмся живыми до Стены. Либо отправимся вместе с чудовищем Брана, либо умрём.
Они выехали из Пентоса через Рассветные Врата, хотя Тириону так и не удалось увидеть рассвет даже краем глаза.
– Всё будет выглядеть так, словно ты вовсе не посещал Пентоса, мой маленький друг, – пообещал магистр Иллирио, плотно задернув бархатные занавеси паланкина. – Никто не должен видеть, как ты покидаешь город – как никто не видел твоего прибытия.
– Никто, кроме матросов, упихавших меня в бочку, мальца со щёткой, что за мной прибирался, девицы, которую ты прислал согреть мне постель, и той подлой конопатой прачки. Ах да, и твоих стражников. Если ты не отрезал им с яйцами заодно и головы, они должны знать, что ты тут не один.
