Голос Екатерины Алексеевны звучал удивительно мелодично. Временами, по ходу рассказа, она заливалась звонким смехом, ослепительно улыбаясь. Это была женщина той благородной красоты, которая позволила бы ей непринужденно царствовать в аристократических салонах и кружить головы блестящим гвардейцам в мазурочном вихре бальных залов. Но в нынешние времена, когда законодателями мод являлись почти поголовно страдающие отсутствием вкуса жены кремлевских выскочек, с такой внешностью безопаснее всего было пребывать в ранге скромной домохозяйки.
— Служанка одной моей подруги заранее узнала о готовящейся дуэли, — продолжала свой рассказ хозяйка дома. — И конечно, она из любопытства поехала посмотреть на сие редкое зрелище, а потом через приятельницу этот рассказ дошел до меня. Стрелялись они, естественно, на Черной речке. Где же еще?! Ведь там дрались Пушкин и Дантес. Подпоручик прибыл минута в минуту с секундантом и врачом. Господин же студент нанял какого-то пьяного извозчика, и тот завез его в сугробы и высадил в полутора верстах от нужного места. По дороге бедолага потерял галошу. Он так и предстал перед затянутым в парадный мундир побледневшим подпоручиком — в одной галоше и в плохоньком пальтишке.
По рассказу Екатерины Алексеевны, пистолет в руке ее будущего мужа разорвался при выстреле. То ли неопытные секунданты положили в него слишком большой заряд пороха, то ли купленный в лавке антиквара дуэльный набор за давностью лет утратил работоспособность. Студенту наспех перебинтовали платком руку, после чего подпоручик подошел вплотную к барьеру и долго целился.
— Он был отменный стрелок и обязательно убил бы меня с такого расстояния наповал, — вступил в разговор Фома Ильич, — если бы не медальон, который за несколько дней до этого подарила мне Катенька.
Фома Ильич снял с шеи и продемонстрировал Нефедову поврежденный пулей медальон с написанным маслом портретом юной девицы. Девушка на миниатюрном портрете была как две капли воды похожа на Ольгу.
— Я не знал тогда, что по законам дуэли полагалось предварительно снять с себя все посторонние предметы, — благодушно продолжал Фома Ильич. — Когда же секунданты сообщили мне об этом, я тотчас выразил готовность предоставить своему противнику повторный выстрел. Но он оказался человеком не только благородным, но и милосердным. Мы отметили счастливое окончание нашего поединка в ресторане и впоследствии стали друзьями.
— Правда, на следующий день у Фомы началось заражение крови из-за несвоевременно оказанной хирургической помощи и ему чуть не отняли руку, — вновь подхватила нить повествования хозяйка. — Но именно благодаря этому увечью его не взяли в армию в 1914 году. А тот подпоручик погиб в первый же год… где-то в Пруссии. Нелепо погиб. Его полк в полный рост пошел в атаку на немецкие пулеметы и почти полностью был выкошен неприятельским огнем…
