Приехали мы в Дайрен, и я оказалась с этими молодчиками на пароходе. Попав, наконец, в каюту, я почувствовала, что совершенно разбита. Кроме всего прочего, я должна была всё время держать в памяти шифр, нельзя было его записывать. Часа через два стучится немец, зовёт обедать, а к обеду надо переодеваться. Я решила дать себе отдых и отказалась, сославшись на головную боль. Пароход был японский. На другой день вышла к обеду, сидела рядом с капитаном, как самая важная гостья, потому что была единственной европейской женщиной на пароходе. Пили «за прекрасную даму», а я думала: «Впереди ещё целых два дня!» Продлись поездка ещё лишний день, и я бы, наверное, не выдержала.
Наконец, прибыла в Шанхай, встретили меня отец и Зорге. Рихарда я тогда увидел в первый раз. Высокого роста тёмный шатен, выглядел старше своих 35-ти лет — значительное, интеллигентное лицо в морщинах. Он был ранен в Первую мировую войну и прихрамывал. Говорил он с нами по-немецки и по-английски. Я не знала, что он родился в России и владел русским не хуже нас.
В машине я совсем расклеилась. Была в таком состоянии, что Рихард посматривал даже с некоторым неодобрением, и отцу было за меня неудобно. Я говорю: «Тринадцать дней! И рядом японцы, немцы!» Зорге было конечно легче, чем нам. Он был самим собой, жил под своим именем, со свой собственной биографией и не понимал, каково это — каждую минуту разыгрывать чужую роль. Ему приходилось скрывать только то, что он — советский разведчик. Привезли меня домой. Рихард говорит: «Примите ванну, наденьте кимоно, и усталость сразу пройдёт». Он приготовил для меня красивое кимоно и комнатные туфли без задников с помпонами — никогда таких не видела. Прежде всего я избавилась от шифра. Потом несколько дней отдыхала. Рихард сопровождал меня по магазинам.
Какие-то вещи, нужные в дороге, я получила в Москве. Приехала американка Рей Беннет, которую я должна была сменить в Китае, и привезла кожаное пальто и вязаное платье. Она погибла в Советском Союзе в 35-м году, оставив маленького ребёнка. Вероятно, американцы её разыскивали. Главным авторитетом во всём, что касалось «светской жизни», был для нас Зорге. В Шанхае были колониальные нравы, европейцы держались господами, а наши навыки в области этикета были очень скромными. Зорге же происходил из буржуазной семьи, одевался и держался, как полагается.
Мне нужен был настоящий гардероб, приобрести его было непросто — принято было шить на заказ. Удалось купить три готовых шёлковых платья: синее, бежевое и зелёное с цветами. Я в молодости признавала только «английский стиль», ярких платьев не носила, особенно зелёное было против моих правил, но Зорге его очень рекомендовал. Заказали и бельё — с тончайшей вышивкой по шёлку. Шили и вышивали китайцы-мужчины.
