- Она меня называла женой, а я ее мужем не называл, - почти мстительно заявил Геракл Тезею и его друзьям, обступившим его со всяческими вопросами.
- А что потом? - допытывался Пилий.
- Потом... - не сразу ответил Геракл, - потом она развязала мой пояс.
Молодые люди дружно расхохотались.
- Глупенькие, это по-вашему "распустить пояс" - значит лишить невинности, - пояснил Геракл. - По-лидийски "развязать пояс" означает отпустить на свободу. - Помолчал и добавил. - Да будет так, пусть она пьет и ест.
Этот словесный оборот "пусть она пьет и ест" молодежь поняла безошибочно, хотя такая восточная формула и была необычна для их слуха.
- Что вы все про Омфалу да о женщинах, - отмахнулся гость, - как будто больше не о чем рассказывать.
- О чем, например? - поинтересовался Тезей.
- О спальных повозках...
- На такой повозке ты возлежал с Омфалой? - ехидно спросил Пилий.
Афиняне опять готовы были рассмеяться.
- Нет, - опередил их Геракл, - вы опять не поняли. В спальных повозках жили и ездили племена мушков. Они появились с севера, ограбили и разрушили великую державу хеттов. Царство Омфалы - островок, оставшийся от этой державы... Уцелело и еще кое-что.
- А мушки? - спросил Тезей.
- Мушки сначала застряли на границе Египта, затем взяли с фараона дань и исчезли.
- Совсем?
- Кто знает, - ответил Геракл и, помолчав, добавил. - И волна огня шла перед ними... Так написано в лидийских свидетельствах.
О Лидии гость рассказывал охотнее, чем об Омфале и себе. Поведал о золоте, добываемом на реке Пактол, о том, что молотьбой в этой стране занимаются женщины, что города ритуально очищаются, если в них стояли войска...
- Наверное, так женщины, собственно, даже не город, а себя очищают под руководством своей повелительницы, - сострил и Геракл.
- А как еще тебя называла твоя повелительница? - спросил Тезей, в котором слегка начал бродить хмель..
- Когда в хорошем настроении? - уточнил гость.
- Когда в хорошем...
- Отпрыск моего солнца, - улыбнулся Геракл.
И все улыбнулись.
- А когда в плохом?
- Не скажу...
На улицах города знаменитый гость вел себя иначе, чем с Тезеем и его людьми. Он непринужденно разговаривал посреди толпы, тут же собиравшейся при появлении всеэллинского силача, играл словами и мускулами, непринужденно же и помалкивал, если надоедало говорить. Он знал, афинянам достаточно было на него смотреть, смеялся он или нет, охотно ли отвечал всякому или сторонился прямого общения. В любом разе он представлял собою для них роскошное зрелище. Его даже и побаивались с чувством удовольствия. Каждый готов был принести хвалы герою, чуть ли не в очередь становились, слова подыскивали. Сочиняли речитативы, читали сочиненное ритмично, нараспев. И через какое-то время вдруг многие афиняне ощутили себя поэтами. Дар такой в себе обнаружили. В виде распаляющего голову и сердце томления.
