Интервью с раввином Адином Штайнзальцем | страница 27




Если синагогальная музыка связана со словами, то хасидская музыка в чистом виде передает эмоцию. Иногда простую, иногда сложную.


У хасидов были целые династии музыкантов. В первых поколениях после Бешта почти все цадики были музыкально одаренными, создавали свои напевы и песнопения. Но в хазаны они не шли, даже в последующие годы. Был в Модице цадик – прапрадед того, что живет сегодня. И нынешний тоже музыкален. Да… Так вот, тот давний цадик из Моджица – он заболел и поехал в Берлин, где ему должны были делать операцию. Но сердце у него было слабое, и наркоз ему делать было нельзя. Что же? Стали оперировать без наркоза. Его режут, а он глядит себе в окно и подбирает мелодию к пиюту на Судный день: «Эле эзкера». Это пиют о казненных римлянами десяти еврейских мучениках. Он имеет по строфе на каждую букву алфавита, и цадик сочинил к нему мелодию, которая длится не меньше получаса. Его звали раби Исроэл из Модица. Я этой мелодии не слышал, но ясно, что она не могла стать популярной в силу эмоции, в ней заложенной. Эту историю я рассказал, чтобы показать, что хасиды сочиняли музыку ради самой музыки. Музыку в чистом виде.


З.К.: Считаете ли вы, что есть в музыке что-то мистическое, некое откровение?


Рав: Музыка возникает в состоянии близком к трансу. Есть люди, которые в состоянии транса говорят мудрейшие вещи, а есть такие, что наоборот. Есть одно собрание хасидских напевов, так там сказано, что музыка бывает трех уровней: путеводный напев, начиненный напев и бродячий напев. У путеводного напева всякая деталь имеет смысл, что-то сообщает. Такие напевы под силу создавать лишь великим людям. Начиненный напев тоже имеет некое содержание, только оно – как начинка в пироге – не заполняет его полностью. А бродячий напев пуст – нет в нем содержания, так, одна мелодия. «Весомость» напева не зависит от его музыкальных параметров, она или обнаруживает себя, или нет, смотря по обстоятельствам, и это, пожалуй, уже мистика…


Впрочем, эмоция тоже разная бывает. Это как цитата. Включу я в свой текст чужую фразу, а уж она за собою целый контекст тянет – и будет тянуть, пока читатель не забудет, откуда та фраза взята.


Когда решили переводить на русский язык Сидур, пришли со мной советоваться, каким словом называть Бога. Есть, говорят, слово одно – и по смыслу, и по этимологии оно очень подходит: «Господь» – только уж слишком оно церковное…


З.К.: Ну и пусть. Пусть церковь боится, нам-то что бояться!