Он не испытывал ненависти к ошейниковой совке. Напротив, она доставляла ему приятное развлечение.
— Мне бы найти такую служанку, — сказал он однажды своему приятелю.
— Не слишком ли скромны ваши запросы? — ехидно возразил тот.
Он недовольно покривился и, отвернувшись от приятеля, стал звать сорокопута:
— Ти-ти, ти-ти.
— Ти-ти-ти-ти, ти-ти-ти-ти! — перекрывая все звуки, громко отозвался сорокопут.
Сорокопут — такая же дикая птица, как ошейниковая совка, но он безмятежно поклевывал корм на глазах у хозяина и ластился к нему, словно кокетливая девица. Достаточно было сорокопуту услышать его шаги, когда он возвращался домой с прогулки, или его покашливание, и птица сразу же начинала радостно щебетать. Когда сорокопута выпускали из клетки, он садился ему на плечо или на колени и весело хлопал крыльями.
Он ставил клетку с сорокопутом у своего изголовья вместо будильника. Когда начинало светать, сорокопут ликующей песней встречал любое его движение — переворачивался ли он на другой бок, протягивал ли руку, чтобы поправить подушку. Даже когда он глотал слюну, сорокопут и на это откликался. А громкий свист, которым сорокопут будил его, был веселый и пронзительный, как молния в утреннем небе. Перекликнувшись несколько раз с хозяином и убедившись, что тот окончательно проснулся, сорокопут переходил на тихое щебетанье, подражая голосам разных птиц.
«Сегодня тоже будет счастливый, радостный день». Эту мысль первым внушал ему сорокопут, а уж вслед за ним начинали весело щебетать остальные птицы. Он кормил сорокопута с руки. Проголодавшаяся птица набрасывалась на корм, больно пощипывая клювом его ладонь, но и это казалось ему проявлением любви!
Даже во время недолгого путешествия, если он останавливался на ночь в гостинице, ему снились его птицы и зверюшки, и он в тревоге просыпался среди ночи. Поэтому он предпочитал не выезжать из дома. Должно быть, с годами привычка не покидать дом настолько укоренилась, что, отправляясь в гости или за покупками, он уже в пути начинал скучать и нередко с полдороги возвращался домой. Чтобы скрасить одиночество, он выходил из дома не один — если в тот момент у него не оказывалось спутника, он на худой конец брал с собой служанку.
Вот и сегодня, отправляясь поглядеть на танцы Тикако, он прихватил с собой служанку, нагрузив ее корзиной с цветами, чтобы отрезать себе путь к отступлению. Теперь ему уже неудобно было сказать: «Пожалуй, не стоит идти на представление, вернусь-ка я лучше домой».
