Было полтретьего. Он встал, достал из шкафа бутылку армянского коньяка десятилетней выдержки — подарок ереванских коллег, полученный на конференции в Париже — и плеснул себе в стакан. Гудел кондиционер, но рубашка все равно взмокла и противно липла к спине. Надо было сосредоточиться. Он ходил по кабинету с приспущенным галстуком, в розовой рубашке и серых брюках на коричневом ремешке, который обтягивал его обширный живот, и изо рта у него вырывались неясные междометия и бульканья. Он допил коньяк и похлопал себя своими полными большими руками по щекам. Щеки пылали. Он понял, что у него поднялось давление.
Разговор с Вермонтом с самого начала пошел не так. Лоренц-Валиулин думал мягко, по отечески, объяснить ему, в какое ужасное положение он поставил институт и его лично, потеряв математическое обоснование эксперимента, но паршивец не захотел слушать упреки, поднял на академика свои безумные, разъезжающиеся глаза — коноплей он балуется, что ли? — и нагло заявил, что ничего не терял и его математика, как всегда, была на высоте. Не в математике дело! — заявил паршивец и быстро свел свои сумасшедшие глаза к переносице.
— Вы что имеете в виду? — страшно багровея, спросил Лоренц-Валиулин. Вермонт заметил, что глаза академика стали оловянными. Вид оловянных глаз академика и все ниже отвисающих подглазных мешков так поразил молодого ученого, что он вперился в лицо собеседника и даже, сам не подозревая об этом, открыл рот.
— Все знают, что я имею в виду, — сказал Вермонт. Его лицо страдальчески обострилось и напоминало сейчас треугольник. — Моя математика оказалась лучше вашей физики!
— Ваша математика? Лучше моей физики? Да вы наглец, молодой да ранний! Ну и где ваша математика? Вы ее спустили в туалет вместе со всем экспериментом!
Лицо Ильи Вермонта покрылось мертвенной бледностью. Слова академика про математику, спущенную в туалет, он принял как прямой и очень грубый намек на то, что считал известным только ему самому. Снова в голове его мелькнула мучительная мысль о рубашке с расчетами на манжетах, отправленной в прачечную… Страшно было представить, в чьи руки могла попасть заветная рубашка. Агенты влияния? Шпионы? Подписка о неразглашении? Что, если ФСБ отыскало рубашку и доложило академику? Только из этого источника мог иметь такую постыдную для него, Вермонта, информацию, академик Лоренц-Валиулин. Илья и предположить не мог, что академик ничего конкретного не имеет в виду и говорит чисто аллегорически.
