Привычный к заговорам Светлейшей Республики, Пьетро умел ловко вступить в любую игру из тех, что составляли придворную жизнь, одновременно назидательную и меланхоличную, тщеславную и агрессивную. Он обладал кошачьей сноровкой. Каждый спешил в Версаль в надежде быть представленным королю: это была возможность удостоиться слова, жеста или просто улыбки, способной навсегда изменить судьбу. Но при этом можно было потерять честь и даже жизнь. Угодничество превратилось в ремесло. Необходимо было в мельчайших подробностях знать протокол и правила этикета. Владеть искусством рассеянного приветствия или приветствия еле заметным движением подбородка; уметь задавать вопросы, не глядя при этом на собеседника, говорить громко и ясно, легко скользить по паркету. Все это требовало немалой практики и грации. Иногда следовало чуть-чуть помедлить перед тем, как отступить; притвориться капризным, чтобы продемонстрировать свою силу; ловко польстить государю или кому-нибудь из его окружения, кто мог бы вас ему представить. Но несмотря на все эти продуманные телодвижения, как говаривал в прошлом веке Лабрюйер, часто приходилось покидать эту унизительную игру, потерпев поражение, а то и наголову разбитым. Золото и кровь текли здесь поочередно.
Существа в шелковых драпированных нарядах, находившиеся в этот момент перед Пьетро, прекрасно знали все эти уловки. При всем своем опыте Пьетро не мог не признать, что французы довели эту игру до высшей степени виртуозности. Хотя французы и могли помериться с итальянцами тщеславием и высокомерием, понять их было еще сложнее. Постоянный страх потерять милость вышестоящих мог ввергнуть в пучину кошмара вполне здравомыслящего человека. Двор функционировал по образу и подобию колеса фортуны. Зеркала галереи бесконечно множили эти схватки ничтожной власти или великой боли. На лице Пьетро появилась циничная улыбка. Первый намек Баснописца стал понятен.
Это был театр, безусловно. Театр зверей.
А сколько басен и в самом деле разыгрывалось в этих альковах!
Ну так вот, Виравольта,
Десять выбрано басен для наших утех,
Так начнем же игру без дальнейших помех.
Венецианец поднялся.
Он пригладил свой парик и непринужденно дотронулся до одного из сверкавших на его пальцах колец.
«Все будет разыграно в этих стенах. Он здесь, среди нас… Но где именно?» – подумал Виравольта.
Больше медлить было нельзя.
Следовало разыскать господина Марьянна.
Пока он шагал вдоль галереи, на выходивших в парк окнах были спущены последние черные шторы.
