В общем, разговоры про Сашу на шоссе до хорошего дела не довели. Загорелись в жопе говна.
После дождичка, в среду, третью пару мы с Миней загнули, сообразили небольшой бал-маскарад шалу-лала-ла по совокупности с трехдневной щетиной: фуфаи, керзачи, рюкзачишко через плечо не горячо, потому взяли горячо для комплекта и по сценарию — по бутыли «Кавказу» на нос кислосранского разливу, да с десяток пирожков с кошатиной, с пыли ржавой, с комбижиру, тут же у платформы на же де и…
В электропоезде хоть шаром пляши. Два пенсионера на три вагона, едут на дачи печь топить от скуки-докуки. Ай да сразу и причастились не ради пьянства окаянного, а абы здоровия для, да за успех стрёмного мероприятия.
Остаграммились, тащимся, в оконце смотрим. Полоски несжатые грустные думы наводят. Два часа тосковать, полста верст до вотчины институтской трястись, до колхоза «Заветы Ильича», до станции Петрушино, где не одну осень на картофельных угодьях, на барщине пластались; где водки столько пито-перепито — чокнуться можно; где только Минько один троих дефлорировал, не считая распечатанного соития; где за сезон столько абитуриенточек в другую категорию вступает, природу женского естества в мужском проникновении ощутив… Особливо, ежели Господь-Бог запором мучался и солнышко климатило к прогулкам по грибки-ягодицы, если сами ножки за кустики вели, если сами ручки фуфаечку на пригорке расстилали для бесед душевных, для признаний страстных. Лобзай меня, твои лобзанья мне слаще мирра и вина. Мозоли водяные от сырости, ногти траурные, бронхит и ломота в кости, зато танцы-шмансы-обжимансы через день да каждый день, мама в окно не поглядывает после восьми, и папа в угол не поставит: плюс на минус будет плюс — такая арифметика.
Натряслись, накурились до желтизны в глазах, пока доехали. Птица-тройка ты хренова, какой русский тебя полюбит?
В Петрушино, от глухого, собаками зассанного барака станции, три шага до церквухи парализованной, она же клуб, где по выходным свистопляски, она же кино-тиятер по будням, она же актовый зал по краснопрестольным датам.
Под потолком Создатель угадывается на облаках с ангелочками розовопопыми, сквозь побелку на творение рук своих нерукотворных взирающий свысока. Как ни мажут к Первому мая — просвечивает. Да и поди замажь толково на такой верхотуре.
Вместо алтаря шторы стопудовые от пыли сорокалетней да дедушко гипсовый живее всех живых. А за шторами — та сказка, что за присказкой, — колонки «кинаповские», через которые кинщик кино гоняет.
