— Он кого-нибудь знает, кого зовут Джин?
— У него работала некая Джин Синклер — но мы уже много лет ничего о ней не слышали. — Белла смотрела в сторону. Ей было невыносимо тяжело лгать дочери. Но она не могла рассказать Пич о Джин. Сейчас не могла. И никогда не сможет.
— Я посижу с папой. Попытайся немного отдохнуть. Ари занимается организацией пресс-конференции. Комната ожидания пуста.
— Я не хочу спать. Хочу попросить сестру вызвать врачей. Не может быть, чтобы они не могли сделать еще что-нибудь. — Белла поднялась, уступая свой стул Пич, и поспешно вышла из комнаты.
Она такая сильная, с благоговением подумала Пич, жалея, что не так похожа на мать, как ей бы хотелось. Белла выдержала долгие месяцы публичного унижения со спокойной улыбкой, в то время как Пич сегодня утром сломалась от одного-единственного удара.
Следующие несколько минут единственным раздававшимся в комнате звуком был прерывистый писк кардиомонитора Блэкджека. «Пока есть жизнь, есть и надежда», — снова сказала она себе, завороженно глядя, как поднимается и опадает грудь отца. Несмотря ни на что, он оставался самым красивым мужчиной из всех, которые ей встречались в жизни, не считая Ари.
Эта мысль застала Пич врасплох. Ее главный редактор сегодня выглядел лучше в выгоревших джинсах, чем когда-либо выглядел Герберт в дорогом костюме. Она вздрогнула от этой случайной мысли, она не имела права думать об этом сейчас.
Кажется, ей никак не удается выбросить Ари из головы. Он что, идет по жизни, совершая направо и налево добрые дела? Или его привел в больницу другой мотив? Она всегда ждала, что когда-нибудь он попросит у нее разрешения написать статью об отце. Может, он приехал за этим?
Пич прогнала эту мысль так же быстро, как она возникла. Ари кинул ей спасательный круг. Без него она бы просто утонула. А ведь Ари ей ничем не обязан. Однако он сразу же поспешил в больницу в отличие от ее собственного мужа, который наверняка уже услышал сообщение о болезни Блэкджека, но даже не соизволил позвонить и справиться о его здоровье.
Внезапно Блэкджек широко открыл глаза и взглянул ей прямо в лицо:
— Пич, дай мне руку.
Взгляд его был ясным, а пожатие почти таким же крепким, как раньше. Он выкарабкивается!
— Врачи говорят, что тебе нельзя разговаривать.
— Я должен. Так много надо сказать. Я уже говорил твоей матери, что хочу разоблачить своих врагов. И я еще могу это сделать, с твоей помощью.
— Я сделаю все, что захочешь, когда тебе станет лучше. А сейчас ты должен отдыхать.
