– А я ему – на в лобешник! А он с копыт! Ну, я его финочкой и поласкал! На что хочешь забожуся!
– Глазунов? Опять ты хвастаешься?
– Не хвастаюсь, товарищ лейтенант, а опытом делюсь! Самолично пять немцев вот этим ножиком порезал.
Кондрашов хмыкнул.
Если верить этому бывшему зэку – так он половину гитлеровской армии перерезал в одиночку.
– Руки покажь, – внезапно раздался голос из-за плеча лейтенанта.
– Не надо, товарищ сержант, на честного батон крошить, – обиделся Глазунов, но рукава закатал.
– Молодец, – кивнул Пономарев. – Копай дальше.
– Можно, да? – взялся Глазунов за лопатку.
Вместо ответа сержант показал рядовому волосатый кулак.
Тот принялся копать.
– Сержант, ты рукоприкладством не занимайся, – сказал Кондрашов, когда они отошли от бойцов.
– А с этим по-другому – никак, товарищ лейтенант. Хуже немца. За спиной тебе в сапоги нассыт, пока спишь. И зачем эту шушеру в армию берут? Людей, что ли, не хватает? Этих-то зачем?
– Убитых сколько? – вопросом на вопрос ответил Кондрашов.
– Пятеро. И десять раненых, – вздохнул Пономарев.
– Половина взвода, понимаешь сержант?
– А делать-то что было, товарищ лейтенант? Лучше по минам, чем под минами.
Теперь очередь вздыхать пришла Кондрашову. Лейтенант остановился, дожидаясь, когда бойцы выкинут из траншеи очередного ганса. Выкидывали немцев на бруствер. Лишняя защита все-таки. Потом Кондрашов снова зашагал, проверяя свое маленькое взводное хозяйство.
– Под Мясным Бором так же было? – спросил он у помкомвзвода.
Пономарев помолчал и тяжко ответил:
– Хуже было. Там… Не приведи Господь такое увидать. Потом вспомню. После войны.
– Пономарев, тебя как зовут? – внезапно для себя спросил Кондрашов.
– Будто вы не знаете, – хмыкнул рыжий челябинец. – Андреем, а что?
– А меня Лешей, сержант.
– Тоже неплохо. Товарищ лейтенант, а что насчет пожрать? Не мешало бы!
– Пока на трофеях. Как будет кухня, так и пожрать будет.
На том и расстались, если можно, конечно, назвать это расставанием. Взвод лейтенанта Кондрашова занял узкую позицию в сто метров шириной. Справа – Москвичев, слева – Павлов. За спиной – Родина. Впереди – немцы. А за ними, немцами, грохот Ленинградского фронта. Вот, рукой же подать! Сверху над всем этим старший лейтенант Смехов и старший политрук Рысенков. Над ними еще начальство и еще. Вплоть до Господа Бога.
Кондрашов, перекусив трофейной сухой галетой и запив ее трофейным же сухим вином, свернулся клубком в нише, накрывшись шинелью и приказав разбудить его ровно через час, когда светать начнет. Присниться ему ничего не приснилось. Не успел он сны посмотреть.
