Я окончательно просыпаюсь и понимаю, что это не сон. Крики раненых, грохот взрывов, дробь пулеметных очередей. В предрассветной мгле за разбитым окном виден лес. Первая мысль – «бандеровцы» все же сумели организовать диверсию, пустили под откос наш эшелон и теперь пытаются уничтожить выживших пассажиров. Рука рефлекторно метнулась к кобуре. Перекувыркнувшись, я перекатился в коридор. Вскочил на ноги.
Пожилой сосед по купе, обмотав руку одеялом, аккуратно выбил из рамы остатки разбитого стекла. Третий попутчик – бывший моряк – каким-то образом сумел удержаться на верхней полке и теперь ловко соскользнул вниз, заметив при этом:
– Как во время шторма болтанка... Девятый вал в степях Украины...
По коридору пробежал старший по вагону. Заглянув к нам, спросил отрывисто:
– Все живы... А где четвертый?
– В гальюне... Обделался... – мрачно пошутил третий обитатель купе, засовывая в кобуру пистолет. Вечером он сунул его под подушку. Неудачное место для хранения оружия. Ворвавшись в комнату, где спал бандит, чекисты первым делом проверяли пространство под подушкой. В большинстве случаев обнаруживали пистолет. Забавно наблюдать, когда разбуженный незваными визитерами «бандеровец» судорожно пытался отыскать «ствол». Поэтому я никогда не засовывал свое табельное оружие под голову, а оставлял в расстегнутой кобуре на поясе, положив сверху руку. Точно так же поступало большинство моих коллег. Похоже, бывший морячок – об этом свидетельствовала татуировка на правой руке – все время командировки провел в одном из областных городов и не выезжал в районы. Там бы его быстро отучили хранить пистолет под подушкой. Особенно когда ночуешь в хате у местного жителя. Человек днем может страстно хвалить советскую власть, а по ночам так же активно вредить ей.
– Все из вагона! К лесу! – скомандовал старший. Мимо него несколько человек пробежали к тамбуру. Пожилой попутчик внимательно оглядел результаты своей работы, а потом скомандовал:
– Теперь можно и прыгать.
Над эшелоном на бреющем полете пронесся фашистский самолет с черными крестами на крыльях и фюзеляже, поливая все огнем из пулемета. Мы десантировались из вагона на щебенку насыпи. Обошлось без серьезных травм. Рванули к рощице в метрах пяти от железнодорожного полотна. Скатились в свежую воронку от авиационной бомбы. Вжались в землю. Казалось, что время замедлило свой бег.
Внезапно наступила тишина. Самолет куда-то улетел. Треск горящих вагонов, крики и стоны раненых, чьи-то четкие команды. Я осторожно вылез на край ямы и огляделся по сторонам. Только сейчас я увидел, что произошло с нашим эшелоном. Несколько вагонов лежало под откосом. Еще два были объяты пламенем. Остальные устояли на рельсах, но были повреждены осколками и пулями. Хуже всего было то, что одна из бомб сильно повредила паровоз. Из изрешеченного осколками котла вытекала вода. На насыпи лежало тело в форменной тужурке. Впереди, метрах в тридцати, путь был разрушен несколькими точными попаданиями бомб.
