По американским каналам — женщины в спортзале. Вовсю пыхтят на тренажерах. Американцы — не лентяи. У них тут процесс идет полным ходом. Только никуда он не придет. Они топчутся на месте. То худеют, то толстеют. Сбрасывают вес, чтоб потом обжираться. Обжираются, чтоб потом сбрасывать вес. Крысы в клетке. Зачем жить? Мускулистые женщины. Как цветы на гормонах. От такого зрелища недолго стать импотентом.
Прогноз погоды в Южной Америке, Похоже, в Уругвае выходные выдадутся на славу.
Я снаряжаюсь в путь-дорогу и выхожу в ванную. Лолла сидит в гостиной. «Хай» — «Хай». Уже февраль, а Лолла все еще у нас Фактически она к нам переехала. Хотя это никогда не обсуждалось. У нее в квартире какие-то загадочные проблемы. По мне, так пусть живет. Правда, она лоллится в нашей квартире в любое время дня. У нее рабочий график какой-то бисексуальный, до сих пор с ним ничего не утряслось. Я мочусь сидя, чтобы можно было одновременно ковырять в носу. Все засохло. Залезаю указательным пальцем на горный кряж в левой ноздре. Запекшаяся кровь. Однако я отыскиваю в дальней долине мягкий участок и выгребаю из него три больших ломтя. Вкусная глина приятного светло-коричневого оттенка. Козявки из носа лучше есть натощак. Они образуют такой как бы поддон из слизи для «Чериос» и кофе.
Гостиная.
Я спрашиваю у ее величества. У Лоллы:
— Эй, у тебя сопли в носу есть?
— Что?
— Сопли. У меня самого нет; все закаменело.
— Нет, у меня тоже все пересохло.
— А прокладка? Или тампон, чтобы сделать из него отвар, или еще что-нибудь.
— Нет, Хлинчик, у меня ничего нет.
— Ну, может, у мамы есть.
— Да. Может, мама тебе что-нибудь привезет.
Один из этих дней: мне надо втереться на биржу труда и разыграть из себя безработного. Небо темное. Над городом — черные как смоль пакистанские волосы. Чувствую себя мусульманином, который собрался в мечеть. Это еженедельное собрание. Возносить молитвы, чтоб получить свой штамп. Безработный. Недавно один рейнджер спросил меня: «Ты сидишь без работы в силу обстоятельств или из принципа?» Я ответил: «Это мое призвание!» По-моему, в этом есть какой-то религиозный оттенок. Я иду на исповедь. Поп — женщина лет пятидесяти (ц. 750), в очках, белой кофте, с крестом на шее.
— Хлин Бьёрн Хавстейнссон!
— Я!
— Вы Хлин?
— Допустим.
— Так…
— Хотя я и сам не уверен.
Она смотрит на меня. Затем — молчание и зуммер в отдалении, пока она работает. Она смотрит на экран компьютера. Она работает с безработными.
