Закиров бросился к танку и, схватив ремонтника за ногу, закричал:
— Вылезай обратно! Не можешь ты понимать, что такое танк!
Часа через два осмотр и мелкий ремонт танков были закончены. Покачиваясь на выбоинах плохо накатанной дороги, летучка с ремонтниками скрылась за поворотом.
Сложнее обстояло дело с людьми. Нужно было подумать: брать ли свою роту в полном ее составе или подбирать людей в экипажи и из других подразделений? Мне казалось, что роту разбивать не следует, а нужно взять ее в рейд по возможности целиком. За короткое время чужие, незнакомые люди в армии привыкают друг к другу, становятся боевыми товарищами. Подразделение живет дружным коллективом, где каждый занимает свое место, делает свое, всем нужное дело. Кажется, лишись двух-трех человек из роты, сразу почувствуешь себя словно без пальцев на руках. Новый же человек, хотя и более опытный, на первых порах иной раз не помогает, а даже мешает.
«Все же некоторых придется заменить», — думал я. В то же время было ясно, что предстоит немало трудностей: командиры других подразделений с большой неохотой будут отдавать своих людей.
— О чем задумался? — заботливо спросил меня незаметно подошедший замполит Кудряшов.
— Вот хорошо, что ты здесь, Иван Федорович, — обрадованно сказал я, — мне надо с тобой посоветоваться.
— Пойдем, потолкуем. В землянке сейчас свободно, все работают на машинах.
Мы вошли и сели у печки. Я рассказал своему замполиту, что думаю в основном весь личный состав роты взять в рейд, заменив минимальное число людей. Иван Федорович одобрил мою мысль. Потом стали обсуждать, кого же следует заменить.
— Ты, Иван Федорович, — сказал я, — людей наших знаешь лучше, так подскажи. Вот Кирсанов, например… Хотя и опытный танкист, а мне кажется, он для нашего рейда не годится. Замкнутый какой-то, угрюмый. Не пойму я, что у него в голове. Вообще-то упрекнуть его не в чем, он исполнителен, но делает все так, словно повинность отбывает.
— Да, да… — задумчиво попыхивая цыгаркой, как бы соглашаясь со мной, ответил замполит. — А еще кто вызывает у тебя сомнение?
Я назвал человек шесть, уже не объясняя причин своего недовольства ими.
Кудряшов взял стоявший возле печки погнутый железный прут и стал шевелить им раскаленные угли. На его лицо падал красноватый отблеск огня, отчего отчетливей и резче выделялись морщины на высоком лбу и в углах губ. Покрасневшие от бессонницы глаза лихорадочно блестели. Только сейчас я заметил, насколько сильно устал этот человек. Он достал свой кожаный портсигар и протянул его мне. Курить не хотелось, и я отказался. Кудряшов свернул цыгарку и, затянувшись, сказал:
